Бросок в пространство
Шрифт:
«Как он грациозно стоит — точно эквилибрист!» — думал он. — «И какой на нем красивый костюм. Вот бы срисовать его! Позову сюда Гревза».
Мальчик был одет в тунику серебристо-серого цвета из какой-то мягкой материи, похожей на наш бархат; на голове у него была маленькая круглая шапочка из той же материи. Туника плотно охватывала его красивые формы; ярко-красный пояс, вышитый золотом, был завязан с левого боку большим бантом. Панталоны в обтяжку одного цвета и одинаковой материи с туникой застегивались у колен на темно-зеленых чулках; изящные башмаки с серебряной пряжкой довершали красивый и оригинальный наряд.
Спальня Гревза
— Идите ко мне скорее, Гревз! — сказал он. — Мне вас надо: что я вам покажу!
— Ну, что вы мне там покажете? — лениво отвечал Гревз из-за двери. — Я уж устал смотреть на всякие диковинки. Не мешайте мне — я занят.
— Говорю вам — идите сюда, не то всю жизнь будете каяться! — закричал Дюран, принимаясь опять стучаться.
— Да полно вам шуметь! Весь дом переполошите, — сказал Гревз, отворяя дверь. — Ну, говорите, что вам нужно?
— Зайдите ко мне. На балконе под моим окном стоит мальчик: если он не достоин служить сюжетом для вашего карандаша, так я уж и не знаю, какого вам надо. Хорош, как Аполлон, грациозен как Ганимед, а стан как у Венеры.
Гревз лениво подошел к окну, но, увидев мальчика, забыл свое обычное хладнокровие и малословие и разразился целым потоком восторженных эпитетов.
— Душка, милочка, прелесть! — повторял он, — непременно срисую его… Ах! Он уходит… Подите к нему, Дюран, и задержите его на несколько минут.
— Как я его задержу?
— Как хотите, хоть силой. Да постарайтесь, чтоб он повернулся ко мне лицом. Профиль у него хорош, но я хотел бы видеть его прямо.
Дюран выбежал на балкон в ту самую минуту, как мальчик собирался спуститься с балкона тем самым воздушным способом, каким доктор Профундис поднимался и спускался столько раз накануне.
— Извините, сэр, — сказал Дюран, положив руку на плечо мальчика. Он не надеялся быть понятым, но надеялся, что мальчик приостановится хоть на минуту, а Гревз воспользуется этим, чтоб срисовать его несколькими штрихами.
Мальчик обернулся с тою непринужденною грациею, которая так восхитила артистическую душу Гревза.
— Господи, помилуй! Извините, сделайте милость… право, мне очень жаль… я никак не думал, что это вы, — пробормотал Дюран, совсем растерявшись и окончательно забыв, что его извинения ни в каком случае не будут поняты.
— Ради Бога простите меня, мисс… мисс Миньонета, кажется?
Говоря это, Дюран снял шляпу и низко поклонился.
Это была действительно Миньонета, но что ей вздумалось переодеться мужчиной? Она и не думала переодеваться; она была просто в своем «летательном» костюме. На Марсе, как и следовало ожидать в таком передовом мире, женщины пользуются совершенно одинаковыми правами с мужчинами и, подобно им, учатся странному упражнению, которое мы за неимением более подходящего на нашем языке имени, назовем животным электрицизмом. Упражнение это состоит в том, чтоб регулировать притяжение центра тяжести, вследствие чего получается возможность перелетать с места на место на каком угодно расстоянии от почвы. Такие полеты никогда не бывают очень продолжительны, но все-таки подобные прогулки в большом ходу на Марсе; дамы также часто принимают в них участие и охотно «летают» то в гости, то по делам. И в то утро, о котором мы говорим, Миньонете понадобилось слетать куда-то, и она была именно в том костюме, какой считается там наиболее удобным для таких экскурсий.
Молодая
Миньонета нисколько не растерялась, тогда как Дюран был вне себя от смущения. Заметя, что ему не по себе, она приложила ко лбу свою белую стройную ручку, словно припоминая какой-то трудный урок — трудный потому, что он был совершенно новый. Вдруг лицо ее озарилось довольной улыбкой; она быстро подошла к Дюрану, протянула ему ручку с грациозною приветливостью и сказала по-английски с обворожительно неправильным акцентом:
— Доброе утро!
— Доброе утро, — отвечал Дюран, все еще не оправившись от смущения. Затем оба замолчали. Миньонета ничего не знала больше на земном языке, а Дюран не знал ни слова по-марсовски. Мак Грегор, Бернет, Стерлинг и Гордон уже были ей представлены, и все сказали ей «доброе утро». Угадав, что это самая употребительная форма приветствия у обитателей Земли, она запомнила эти слова и решилась их произнести, что и удалось ей не хуже, как любому новичку в изучении английского языка.
Наступила неловкая пауза. Дюран искоса поглядывал на свою новую знакомку, а она рассматривала его с нескрываемым любопытством. В этом любопытстве не было и тени нахальства, но тем не менее оно ужасно конфузило Дюрана.
Это безмолвное свидание глаз на глаз было прервано приходом Блэка. Казалось бы, Дюран должен был обрадоваться его появлению, а между тем оно его страшно раздосадовало. Блэк, не дожидаясь, чтоб его представили, рекомендовался сам; Миньонета подала руку и сказала ему «доброе утро», исчерпав и для него все свои познания в английском языке. Дюран мог бы удалиться, но ему не хотелось уходить: он не двигался с места, любуясь прелестным личиком девушки, менявшим выражение с каждою минутою: почти каждая мысль, мелькавшая в ее головке, отражалась на нем, как в зеркале. Ее лицо было выразительнее всех, какие видел Дюран до сих пор на Марсе, не исключая и самого доктора Профундиса. В ее подвижных чертах ясно можно было прочитать удивление, желание понравиться, безуспешное старание придумать какой-нибудь способ сообщения и, наконец, сознание странных отношений между нею и гостем, которые, по-видимому, ее очень забавляли.
— Если желаете завтракать, Дюран, — сказал Блэк, — так ступайте в столовую. Я пришел сюда искать вас.
— Вы очень… очень добры, Блэк.
— Нисколько, любезнейший. За вами приятно следить — всегда увидишь что-нибудь интересное, — прибавил он многозначительным, но добродушным тоном.
— Может быть, вы вперед будете настолько любезны, что ограничитесь наблюдениями за самим собою, — сказал Дюран с досадой, но Блэк перебил его с удвоенною любезностью, которая еще хуже рассердила его:
— Нет, уж позвольте мне иной раз присмотреть и за вами, — сказал он улыбаясь; — ведь это чистейшее для меня удовольствие. Вы так умеете вести себя и так ловко открываете все, что есть здесь в стране достопримечательного. Идите же завтракать.
— Я… я не хочу завтракать. Совсем нет аппетита; я прескверно спал ночь.
— А с вида этого совсем не заметно; у вас такое оживленное лицо. Ступайте же скорее в столовую, не то без вас там все съедят. А я пока побеседую здесь как умею с мисс Миньонетой.