Брянский капкан
Шрифт:
Я взглянул на своего собеседника.
– Теперь вы понимаете, Антон Иванович, что мы сражаемся не только за свою свободу, но и за саму возможность сохраниться как народ?
Генерал, с едва сдерживаемым гневом слушавший высказывания рейхсфюрера СС, неожиданно вскочил со стула и рявкнул:
– А вот этого не хотите, господа тевтоны! – Он сложил пальцы правой руки в кукиш и помахал им в воздухе. Глаза его горели.
– Александр Васильевич, – сказал он, – большое
– Антон Иванович, – сказал я разволновавшемуся генералу, – этим летом должно решится очень многое, и мы с вами по приказу Верховного тоже в этом, разумеется, поучаствуем. Многих злодеев наши товарищи уже успокоили, дойдут руки и до палача Гиммлера. Хочу вам сообщить, что завтра на станцию Севастополь-товарная в наш адрес придет первый эшелон с новейшими для Красной Армии БМП-37. Что это, вы увидите завтра, скажу лишь, что наша бригада – не какая-нибудь «забытая деревня», а достаточно боеспособная часть, которая снабжается по высшему разряду, наравне с частями ОСНАЗ.
– Да, разумеется, – сказал генерал Деникин, вставая, – а теперь, Александр Васильевич, давайте посмотрим вместе с вами расположение бригады и поговорим с людьми…
26 апреля 1942 года. Вечер. Орловская область, Навлинский район. Лесной массив в 20 км южнее станции Выгоничи. Временная база Сумского партизанского соединения под командованием Сидора Артемьевича Ковпака
– Ну, шо скажешь, Сэмэн? – Ковпак задумчиво пошевелил небольшой, чуть тлеющий костерок длинным кривым дрючком.
– Это ты о чем, Сидор Артемьевич? – переспросил его Руднев, устало глядя в рдеющие угли.
– Та обо всем, – уклончиво ответил тот. – Об этом майоре из ОСНАЗа, о нынешнем ходе войны, та о новой политике партии. Даже генерал Деникин сейчас уже не белогвардейская сволочь, а свой человек и наш союзник в кровавой борьбе с гитлеровцами. А сколько мы с тем Деникиным тогда воевали? Сколько он у нас тогда крови выпил, гадина белогвардейская?
– Так то было тогда, – Руднев развел руками. – Сейчас совсем другое дело. Нынче политика партии такова, что тот из бывших беляков, кто против Гитлера, тому прощение и искупление в бою, а кто воюет за фашистов, того к стенке без суда и следствия.
– Это-то понятно… – вздохнул сидящий напротив Ковпака Базыма. – Весь вопрос в том, не размоем ли мы таким образом фундамент нашей советской власти?
– Думаю, что нет, – ответил Руднев, – поворот политики партии в отношениях с бывшими белогвардейцами ничем советскому строю не угрожает. Опасность заключается в другом: в самоуспокоении дутыми цифрами в отчетах, в бюрократизме и формализме отдельных товарищей и их бездушном отношении к людям. Прошлым летом мы все сами видели, к чему может привести такой подход к делу, когда даже товарищ Сталин в сердцах сказал, что мы по разгильдяйству чуть было не потеряли все завоевания Великого Октября.
– Да уж, – задумчиво почесал затылок Базыма, – тут крыть нечем. В нашей партизанской жизни такой формальный подход в первую очередь неприемлем. Или мы не видали таких командиров отрядов, что чувствуют себя в немецком тылу эдакими удельными князьями, и никто им не указ? Другие же бьются с врагом, не имея ни опыта, ни умения, и гибнут почем зря, и губят при этом людей.
– Товарищи командиры, – сказал Николай Бесоев, бесшумно подошедший к костру, – разрешите присоединиться к вашей честной компании?
– Присоединяйся, хлопче, – кивнул Ковпак, – да и сидай, где стоишь. Мы люди простые, в академиях не обучались. Вот смотрю я на тебя уже второй день, и никак не могу понять: чи ты наш, совецкий, чи иностранец какой?
– Товарищ Ковпак, – усмехнувшись сказал Бесоев, – о том, кто я такой и откуда взялся, во всех подробностях знают только товарищи Сталин и Берия. В отношении всех прочих лиц я давал подписку о неразглашении государственной тайны без особого на то разрешения товарища Верховного Главнокомандующего.
– Вот, значит как, хлопче? – задумчиво сказал Ковпак, закончив шуровать в углях костра.
– Да, товарищ партизанский командир, именно так, – улыбнулся Бесоев. – Даже и через пятьдесят лет после моей смерти говорить об этой тайне будет нельзя.
– Интересно у тебя получается, – сказал Ковпак, – так ты хоть нам скажи, ты за совецку власть чи против? А то тут некоторые сомневаются, особенно после того, как ты давеча обозвал «жопой с ушами» самого Первого секретаря ЦК Коммунистической партии Украины, товарища Хрущева.
– Бывшего первого секретаря и бывшего товарища, – поправил Ковпака Бесоев, – и если бы вы о нем знали, что знаю я, то обозвали бы его, наверное, и похлеще. А вообще я за советскую власть. За нее я сражаюсь, и за нее, если надо будет, и голову сложу. Только вот какая штука, товарищ Ковпак. Комиссар Руднев правильно только что сказал, что угроза советской власти может быть только внутри ее самой. В любом деле нет ничего страшнее бюрократа, облеченного властью и преисполненного осознанием собственной важности и непогрешимости. Сейчас эти люди попрятались на теплых и хлебных местах в эвакуации или нашли безопасные должности в тылу. Но будьте уверены: когда мы победим, они снова повылезут на свет Божий и начнут, расталкивая друг друга локтями, лезть наверх, во власть. И именно такие люди, решив вдруг, что немцы им дадут больше, чем родная советская власть, пользуясь моментом, переходят на сторону врага, в то время, как многие из так называемых «бывших» насмерть бьются с напавшим на нашу Родину врагом.
– Постой, постой, хлопче! – остановил его жестом Ковпак. – То, что среди наших бывших товарищей встречаются первостатейные гады, пошедшие в полицаи и бургомистры, так это я и без тебя знаю. Некоторых иуд я даже лично приказывал вздернуть на осине, ибо по-другому с ними было нельзя. Ты вот мне лучше другое скажи… Ты так уверен в нашей победе, раз говоришь не «если мы победим», а «когда мы победим»… Ведь так?
– Да, Сидор Артемьевич, – кивнул Бесоев, – я уверен в нашей победе над фашистами, как говорят в народе, на все сто.