Брянский капкан
Шрифт:
А история эта начиналась так. В начале февраля где-то в окрестностях Конотопа разведчики Путивльского партизанского отряда Сидора Ковпака столкнулись на узкой лесной дорожке с разведывательно-диверсионной группой старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина из недавно созданного Центра Специальных Операций при ГРУ ГШ.
Это были дни, когда в немецком тылу царила сумятица после того, как советским диверсантам удалось выкрасть Гейдриха и Клюге, и каждый день (точнее, каждую ночь) в оперативном немецком тылу на парашютах сбрасывались все новые и новые группы выпускников спецшколы майора Гордеева. Все они были укомплектованы примерно одинаково: отделение десантников, прошедших краткий двухнедельный курс обучения, возглавляемое старшим сержантом или лейтенантом, рация, сапер,
Иногда эти РДГ гибли в неравном бою, выбрав себе цель для диверсии не по возможностям, или же становились жертвами предательства иуд из числа местных жителей. Но чаще все было иначе. Выброшенные в немецкий тыл советские разведчики-диверсанты становились глазами и ушами Ставки ВГК и Генштаба во вражеском тылу, головной болью для оккупантов и центрами кристаллизации партизанских отрядов, в основном состоящих из окруженцев и освобожденных из плена советских военнослужащих. Эти отряды в каком-то смысле не были чисто партизанскими. Фактически это были оперирующие за линией фронта части РККА, подчиненные все тому же Центру Специальных операций, а не Штабу Партизанского движения, возглавляемому товарищем Пономаренко.
Иногда такие рейдирующие группы подчиняли Центру Специальных Операций и уже действующие перспективные партизанские отряды, чтобы синхронизировать их действия с ударами Красной Армии и советской бомбардировочной авиации.
Так случилось и с соединением Ковпака, ставшим еще одним зафронтовым рейдовым соединением РККА. Рация и прямая связь со Ставкой, которые рейдирующие группы имели в обязательном порядке, обычно впечатляли командиров партизан и окруженцев «по самое не могу». Именно это и было целью и мечтой каждого мало-мальски успешного партизанского отряда. Чувствовать помощь и поддержку, поступающую с Большой Земли, понимать свое единство со сражающейся на фронте Красной Армией – такое дорогого стоит. Тем более добавляли авторитета рейдирующим отрядам и советские транспортные самолеты, регулярно сбрасывающие перешедшим в подчинение ЦСО отрядам оружие, боеприпасы, медикаменты и обязательно свежую советскую прессу. Именно поэтому Начальник Генерального Штаба Василевский так легко согласился с предложением майора ОСНАЗ Бесоева использовать для взлома долговременной вражеской обороны специальные соединения, действующие во вражеском тылу. Инструмент для такой операции уже фактически был создан, и доведение его «до ума» было лишь делом времени и определенных усилий. Теперь же это время пришло.
Партизаны отряда Ковпака устали после трехмесячного рейда, прошедшего в непрерывных боях, диверсиях, налетах на вражеские тыловые объекты. Соединение было перегружено обозом, ранеными, женами и детьми партизан. К весне сорок второго года немецкие оккупационные власти, ГФП и пошедшие на службу к врагу полицаи уже целенаправленно охотились за семьями партизан, и особенно командиров. Оставаться в своих домах им становилось небезопасно.
Сюда же, в брянские леса, отряд пришел по приказу командования: отдохнуть, привести себя в порядок и, организовав аэродром, переправить на Большую землю раненых, женщин и детей, сковывающих маневренность партизан.
Последней операцией ковпаковцев стал ночной налет на железнодорожную станцию Навля, произведенный во взаимодействии с бомбардировщиками Брянского фронта.
Сперва два десятка «пешек», ориентируясь на выпущенные партизанами сигнальные ракеты, прицельно отбомбились по станции, применяя среди прочих и наводящие ужас на немцев напалмовые бомбы. Когда в ночной тьме во все стороны полетели брызги жидкого огня, немецкий гарнизон станции в панике заметался. И тут с трех сторон в Навлю ворвались роты Карпенко, Кульбаки и старого партизана Корниенко, тут же принявшись вручную
Разъяренные венгерские каратели, преследовавшие отряд Ковпака, нарвались на засаду, и были с потерями отбиты при попытке войти в непролазные брянские леса. Теперь они пытались обложить отряд, занимая деревни, расположенные по периметру леса, и готовясь отразить попытку прорыва ковпаковцев. Для неопытного наблюдателя могло показаться, что партизанский отряд обречен, обремененный ранеными и теми, кого принято было называть «некомбатантами».
В непролазной болотистой чащобе не было ни одной мало-мальски подходящей площадки даже для того, чтобы принять легкий связной У-2. Единственная открытая поляна имела размер сто на двести метров, кочковатую поверхность, и была окружена густым высоким лесом. Тем не менее радиограмма, полученная радистом группы старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина, недвусмысленно гласила: «В ночь с 25 на 26 апреля обеспечить прием бортов с грузом медикаментов и снаряжения. Подготовить к вылету на Большую Землю раненых, членов семей бойцов и командиров, числом до ста человек. Сигнал приема – пять костров конвертом».
– Сэмэн, – сказал Сидор Ковпак своему комиссару Рудневу, – ты шо-нибудь розумиешь? Як воно к нам садиться-то будэть – воно муха чи воробей? Тут же и ас, Герой Советского Союза, убьется!
Семен Руднев, пожимал плечами, крутил черный ус и ничего не отвечал. А старший сержант Ерохин лишь посмеивался, глядя на недоумение знаменитого партизанского командира, чье имя уже было хорошо известно немецким тыловикам и сотрудникам ГФП.
– А ты шо ржешь, яки конь, бисов сын? – обратил наконец внимание на Ерохина Ковпак, – если чого маешь, так возьми и скажи!
– Да мы, Сидор Артемьевич, – ответил Ерохин, – люди маленькие. Не настоящий ОСНАЗ, а так. Двухнедельные курсы – и вперед, за линию фронта. Время было такое, что дорога была ложка к обеду. Сейчас, наверное, нашего брата и получше готовят. Сам не видел, а слышать слышал. Есть, говорят, такой аппарат, которому аэродром не нужен. Прямо вниз спустится и так же поднимется.
– Брехня… – неуверенно сказал Ковпак, оглядываясь на Руднева. – Что скажешь, Сэмэн?
– Брехня не брехня, Сидор Артемьевич, но костры готовить надо, – задумчиво ответил тот. – Приказ есть приказ. И на всякий случай людей в лес подальше от поляны надо отвести, а то мало ли что… Кого назначим?
– Тю! – сказал начальник штаба Базыма, – назначим Карпенко, он же у нас десантник, специалист по аэродромам. А остальных людей и в самом деле лучше отвести в лес, от греха подальше.
26 апреля 1942 года. Утро. Севастополь. Штаб тяжелой штурмовой бригады.
Замполит бригады капитан Тамбовцев Александр Васильевич
Вчера вечером из Москвы к нам со всей своей семьей принимать командование бригадой прибыл генерал-лейтенант Деникин. Тот самый, который Антон Иванович. Честно говоря, я и не предполагал встретиться со столь известной личностью. Уж как-то он не вписывался в эту реальность. И пусть моя бригада, за исключением технических специалистов, почти целиком состояла из «бывших», но чтобы сам бывший И.О. Верховного правителя России пожаловал – это было что-то вроде появления снежного человека на Дворцовой площади…
От подобного гостя оторопь взяла очень многих: как его бывших соратников по белому движению, так и входящих в состав бригады бойцов и командиров Красной Армии. Это для нас Гражданская война – что-то изрядно подзабытое, почти легендарное, а для людей сороковых годов еще свежи были воспоминания о великой Смуте и междоусобице.
Встрепенувшиеся было особисты, однако, тут же увяли и приуныли, поскольку вместе с генералом прилетела грозная бумага от их наркома: дескать, глазами смотрите, а руками не трогайте, дело на контроле у Самого.