Брыки F*cking Дент
Шрифт:
Тед задумался над этим обращением на «ты». Кто, по его мнению, слушал, что происходило в послевоенных небогатых кварталах Питер-Купера и Стёйвесант-тауна? Кому вообще нахер сдалось знать, что он думал или кого там раздражал той весной Крис Моделл? Тед услышал, как снизу его зовет отец. Сложил тетрадки обратно в тайник, до следующего раза.
Тед спустился и обнаружил отца в кресле перед телевизором.
– Как дела, Марти? – спросил он.
– Если не считать плоскоклеточного рака – восхитительно.
– Ты же понимаешь,
– Я ссу вермутом и сру серебряными долларами.
– Потешно. Хоть и мучительно. Может, стоит провериться.
– Почему ты зовешь меня «Марти»?
– Потому что такое у тебя имя.
– Почему ты не зовешь меня «папа»?
– Почему ты не зовешь меня «сын»?
– По-моему, иногда зову. Разве нет?
– Не знаю. Наверное.
Затем:
– Хочешь, чтоб я тебя звал папой?
– Да похер, признаться.
Тед вздохнул и присел на диван. Потаращились в телевизор некоторое время, хоть он и не был включен.
– Цветное?
– Он не включен.
– Я знаю. Идет сейчас что, цветное?
– Ага. Техниколор. Мне не нравится. Японское. Бездушное.
– Пурист.
Молчание.
– Некоторые смотрят телевизор, но ты, я бы сказал, смотришь на телевизор. Ты его включаешь вообще?
– Часто теряю пульт. Игра вечером?
– Наверное.
– Работаешь?
– Нет, они еще не вернулись.
Опять взгляды на телевизор. Проползла целая минута. Марти начал насвистывать что-то невнятное, а затем сказал:
– Нам не обязательно разговаривать, если тебе не хочется.
– Ага, у нас в последние пять лет неплохо получалось.
– Разве не год?
– Больше.
– Но ой как я скучал по этим вот отцовско-сыновним отношениям. Убиться прям.
– Не, не убиться, – сказал Тед.
Прошла еще одна бесконечная минута.
– Хочешь поговорить? – спросил Тед.
– Еще бы.
Но далее – ничего. Теду казалось, что он слышит каждый тик в очень шумных часах, как в программе «60 минут».
Марти заговорил:
– Не желаешь ли поговорить?
– А ты?
– Я первый спросил.
– Как хочешь.
– Ну, кажется, разговариваем.
– Да?
– У меня губы и язык шевелятся, воздух между зубами выходит.
– Это разговор. Верно.
– Или разговор про разговор. Славно, а?
– Ой да.
– Почему мы перестали разговаривать?
– Хочешь знать, как мы завязали с этим делом?
– Ага, ага.
– Я послал тебе книгу. Ты меня обозвал.
– Обозвал?
– Я послал тебе книгу, ты назвал меня гомиком.
– Ну нет.
– Да.
– А! – Марти рассмеялся, вспомнив. – Это плохо, доктор Бразерз? [97] Следует говорить «гомосексуалист», а не «гомик»? За этой ебаной словесной полицией не угонишься.
– Мне плевать, что ты сказал.
– Очевидно, нет. Очень даже не плевать.
– Меня это не зацепило. Просто ни туда ни сюда. Ты меня достал. Я послал тебе роман, спросил твоего мнения, а ты меня обозвал.
97
Джойс
– Я не называл тебя гомиком. Я сказал, что ты пишешь, будто гомик.
– А, ну тогда, конечно, другое дело.
– Ладно тебе, я просто хотел сказать, что тебе не помешало бы пожить жизнь.
– А при чем здесь гомосексуальность? Гомосексуалисты не живут жизнь?
– Это фигура речи.
– Херня. Обычный сексизм, расизм или что угодно еще. Не важно.
– Это фигура речи, умник-разумник. Не стать тебе писателем, если будешь париться о словесной полиции. Ум у тебя должен быть не Сингапур, а Таймс-сквер.
– Пусть.
– Ты бы предпочел, чтобы я процитировал твоего любимого Берримена [98] и сказал, что твоя блядская жизнь – «сэндвич с носовыми платками»? [99] Так оно тебе больше по вкусу? Та же херня.
Тед глубоко и шумно вдохнул, дыханием и губами почти слепил слово, но не вполне, и вроде бы на том и конец, но нет, не смог он этого так оставить.
– А может, дело в том, что твои три последние подружки были моложе меня. Меня от этого как-то…
98
Джон Эллин Берримен (1914–1972) – американский поэт, формально относимый к «исповедальной» школе, значительная фигура американской поэзии второй половины ХХ века.
99
«Сэндвич с носовыми платками» – отсылка к строке из 76-го стихо творения (1969) в цикле Джона Э. Берримена «Песни снов».
– Пробило на ревность?
– Покоробило. Перекосило нахер от отвращения.
– Бонни!
– Ее так звали? Мне она известна под именем Младенчик.
– Бонни. Бонни, а до нее – Эмбер.
– Имечко для стриптизерши.
– Она и была стриптизерша.
– Спасибо.
– И доктор африканско-танцевальных наук, к твоему сведению.
– На эту тему диссертации не принимают.
– Это ты так думаешь.
– Двадцать пять?
– Да какая разница? Двадцать три. Ее запах, Тед, ее запах придавал мне здоровья.
– Иисусе.
– Моника. Надо ей звякнуть.
– Ты в зеркало не поглядываешь последнее время?
– Говнюк.
– Давай не будем, а?
– О, о, конечно, давай. Мы можем давать не быть хоть целый день.
Это было выше Тедовых сил, в груди возникла бесприютность. Он сунул руку в карман и достал косяк. Марти глянул неодобрительно, но затем полез в карман халата и вытащил склянку с обезболивающим – эскалация войны препаратов. Покосился на Теда: моя дурь круче твоей, я выиграл.