Брюки мертвеца
Шрифт:
Я вытряхиваю этого Рыжего Предательского Ублюдка из своей головы.
— Не сработает, дорогая. Я пытался объяснить тебе это все эти годы. Однажды я пошел на оргию и получил потные яйца и волосатую жопу в лицо. Слишком травмирующий опыт, и это я не очень брезгливый, — объясняю и, содрогаясь, вспоминаю ужасный инцидент. — Я пиздец завидую тебе, всегда хотел быть бисексуалом.
— Я не бисексуалка, — возражает она.
— Ну, тогда как ты предпочитаешь, «женщина, которая знает, как отполировать клитор другой женщине»?
— Я не люблю ярлыки, — говорит она, а потом командует, — соси мой клитор.
— Попробуй
Закатив глаза, Марианна берет айфон из моих рук, просматривает профили. Она останавливается на Лили, блондинке, которая похожа на молодую версию ее самой. Ебаный нарциссизм повсюду. Не самый лучший контраст, и я подчеркиваю необходимость визуального разнообразия, но она начинает нервничать и я решаю, что лучше не давить. Звоню в агентство; Лили прибудет в отель через час.
Я приступаю к работе. Марианна кончает несколько раз, я применяю пальцы, язык, член и, самое главное, речь, которая заставит краснеть даже сексуального преступника перед смертной казнью. Ебать ее все эти годы — как читать собрание сочинений Уильяма Шекспира, которое я заказал много лет назад: находишь новое каждый раз, когда читаешь книгу. Она — энергичный противник, но я трахаю ее до дурманящей усталости, до того момента, когда приходит шлюха. Я позаботился о том, чтобы не спустить, это — всего лишь закуска перед главным блюдом дня.
Лили заходит. Я немного подавлен, так как ее фотографии льстят ей. Прям экстремально льстят. Мы проходим через быстрые банальности, прежде, чем приступить к делу. У Лили есть здоровенный страпон, который она засунула в жопу Марианны — та сидела на краю кровати. Я встаю в похожую позицию перед Марианной, для того, чтобы принять смазанный дилдо моей невесты в свою дырку. Он заходит с медленным облегчением — это будто срешь в обратную сторону. Марианна кричит, пока основание девайса трется об ее клитор, будто безумный итальянский официант на спидах с перечницей. Чувствую, как моя душа слезится, пока Марианна вздыхает и кричит:
— Это мой мальчик, принимает прямо в... сучий пидор, за которого я, блять, выйду замуж...
Я двигаю бедрами и пытаюсь вместить еще больше дилдо, пока смотрю на все это в зеркало и выпиваю безумный взгляд Марианны и безразличное отчуждение Лили (это моя инициатива — такая установка). В это же время я надрачиваю свой смазанный член длинными поглаживаниями, чувствуя, как напряжение стойко накапливается, как у «Хибс» в последнем голе «Рейнджерам» на Кубке. Думаю: вот какова будет женатая жизнь, когда открывается дверь и ебаная уборщица...
Ебать, это не ебаные уборщицы...
Вечеринка буквально крошится, когда два мужчины врываются, показывая удостоверения. Они одеты в дерьмовую полицейскую одежду, на лицах — выражение тупого, грубого требования. Они останавливаются, пока пытаются рассмотреть, что происходит, ошеломленно теряют дар речи на пару секунд, но не уходят. Потом один говорит:
— У вас две минуты, чтобы одеться, мы будем ждать снаружи!
Они выходят, один говорит другому что-то, что я не до конца могу расслышать, другой
— Какого хуя, — пищит Лили.
Марианна смотрит на меня и горделиво говорит:
— Я не помню, чтобы мы заказывали этих мальчиков...
Я так рад и шокирован; я устал, облегчен и, блять, богат — и могу ехать обратно в Санта-Монику. Мои костяшки разбиты, распухшие руки на руле упрямо напоминают мне о том, что случилось. Тот ебаный извращенец собирался застрелить Франко и Мелани! И я спас уебка! Я!
Перестраиваюсь в другую ебаную полосу. Раздается гудок, водитель грузовика показывает мне средний палец, обгоняя. Я только что избил мусора в кашу голыми руками, и сейчас бы пересрал от собственной тени. Не могу сконцентрироваться; мне интересно, сколько по-настоящему стоят «Главы Лита», должен ли я их сразу продать или сыграть по-крупному с коллекционером, пока Конрад сходит с корабля, и я нихуя не зарабатываю с Эмили и Карла.
Так не пойдет. Я останавливаюсь на заправке и пью дерьмовый черный кофе в «Арбис». Он лишь жжет желудок, который по ощущениям — как гнездо извивающихся личинок. Ем половину буррито, другую половину выбрасываю. Бегби объяснял, что я просто страдаю стрессом дилетанта, это реакция на совершение насилия. Меня одолевает мысль, что темные последствия и страшная расправа прячутся за каждым углом. Хоть менты и точно поверили моей истории, а адвокат заверил, что я чист, паранойя рвется из меня. Думаю включить телефон, но знаю, что это ужасная идея, даже если желание почти непреодолимо. В любом случае, там всегда только плохие новости. Конрад готовится перепрыгнуть на другой корабль: это стало понятно, когда я услышал в «Винн», что он получил большой гиг на XS из-за своего последнего большого хита. Теперь другой уебок будет пожимать плоды. Нахуй.
Я возвращаюсь в машину, еду как ученик, следя за каждым движением; я никогда не чувствовал такого облегчения, как когда наконец съезжаю с шоссе 101 на 405. Забитый пробками город все замедляет, успокаивает меня, дает мне время подумать. Я решаю, что это хорошо. Сделал хорошее дело и оно окупилось. Фантазирую о вероятных и маловероятных наградах. Мистический прорыв в лечении Алекса, которое чудесным образом соединит его с миром. Но никакое количество денег не сделает этого. Как ни крути, я куплю нужную квартиру с тремя спальнями. Потом я — в Санта-Монике, паркуюсь в подземном гараже. Выхожу из машины и поднимаю руку перед лицом. Она дрожит, но я дома, целый и невредимый.
Боковым зрением я вижу фигуру, выходящую из машины. Двигается между двумя припаркованными машинами и идет в мою сторону, все еще скрытая темнотой и тенями. Фигура большая, выглядит мощно, я чувствую, как пульс усиливается и сжимаю больную руку в кулак. Я снова готов но, ебать, это Конрад, освещенный желтой лампой сверху.
— Ты в норме! — восторженно поет толстый подонок, слезы наворачиваются в его больших глазах, пока он неловко обнимает меня. Я нервно похлопываю его по спине, полностью растерянный. Этого я не ожидал. — Ты должен звонить, писать сообщения, е-мейлы... — вздыхает он, — это не похоже на тебя, не перезванивать! Так много дней! Я волновался, мы все волновались!