Брюс
Шрифт:
Оба высказывания оценивали Лесную с высоты победоносно закончившейся Северной войны. Ретроспективно определить значение событий и соответствующим образом их ранжировать, как известно, намного легче, чем сразу после того, как они совершились. Но должно заметить, что современники Лесной не страдали недооценкой влияния одержанной победы на ход войны. Скорее наоборот, Петр и его соратники ожидали от нее более радикальных последствий, чем те, которые произошли.
Правительство Петра позаботилось о том, чтобы весть о победе стала достоянием не только населения страны и иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, но и всех европейских дворов, с которыми Россия поддерживала дипломатические отношения. Князь Василий Лукич Долгорукий, русский посол в Копенгагене, извещал Меншикова: «Победу над шведским генералом Левенгауптом здесь приписывают к великой славе и к упреждениям интересов царского величества, королю же шведскому — к крайней худобе».
В ознаменование победы
В неприятельском лагере Лесная вызвала уныние. Даже король, никогда не выказывавший своей слабости, бодрившийся и при неудачах, утратил спокойствие. Он не мог скрыть своей подавленности, когда получил известие о катастрофе у Лесной. О случившемся там рассказал ему солдат, прибывший в ставку 1 октября. Король не поверил солдату, сочтя его рассказ чистым вздором: разве мог его лучший боевой генерал, командовавший к тому же отборными полками, потерпеть поражение от московитов, которые, в его представлении, не способны были сопротивляться и привыкли, подобно полякам и саксонцам, завидев шведов, показывать спины? Все же новость заронила сомнение, тревожные думы не покидали Карла XII ни днем, ни ночью. Король лишился сна, его удручало одиночество, и он коротал ночи в покоях то одного, то другого приближенного, пребывая в грустном молчании.
12 октября в ставку короля прибыл сам Левенгаупт, но не во главе 16-тысячного корпуса и колоссального обоза со всякой снедью и военными припасами, а с 6500 или 6700 оборванными, грязными и изможденными солдатами, чудом избежавшими плена. Карл XII, выслушав рассказ Левенгаупта, понял, что солдат не ошибся. Не мог король не уразуметь и того, что его расчеты оказались эфемерными. Если бы печальный рассказ Левенгаупта слушала трезвая голова, считавшаяся с реальностью, то она пришла бы к неутешительному выводу: надобно, пока не поздно, искать путей к миру. Но король, лишенный государственной мудрости, полагался в отношениях с другими государствами только на силу оружия. Поэтому вопреки интересам своей страны он упрямо желал продолжать войну. Королю были присущи азарт и даже легкомысленное отношение к судьбам собственной армии. Современник, наблюдавший Карла XII, заметил: он «очень капризен и своенравен…» он рискует своею армиею, подобно тому как иной охотник до дуэли».
Русское командование продолжало внимательно следить за передвижением армии Карла XII. Я. В. Брюс по распоряжения Петра I писал генералу Р. Х. Боуру: «Приказал Его Царское Величество к вам отписать, дабы вы приказали кого надежного человека приискать и послать его для проведования шведов».
Об оперативной деятельности русской разведки свидетельствует интересный документ, отложившийся в бумагах Я. В. Брюса. Это черновик перевода, сделанного, по-видимому, самим начальником артиллерии, с перехваченного письма английского резидента Джеймса Джеффериса (Джеффриса) при шведском короле Карле XII к государственному секретарю Великобритании Бойлю. Заметим, что английский дипломат был человеком весьма осведомленным, сочувствовавшим делу шведского короля. После Полтавской баталии Джефферис бежал вместе с ним в Турцию и даже состоял уполномоченным при Карле XII в Бендерах. В 1719 году Джефферис был направлен резидентом в Петербурге к русскому двору, однако в том же году после обострения русско-английских противоречий был выслан из страны вместе с ганноверским резидентом Ф. Х. Вебером.
Письмо Д. Джеффериса как нельзя лучше характеризует военно-политическую обстановку после вступления шведских войск на Украину. В письме, в частности, сообщалось: «В последнем своем [письме] я объявлял милости вашей о бое, случившемся у реки Сожи между генералом Левенгауптом и москвичами, а после того времени не слышал я чтобы когда почта отпущена была из шведской армии, понеже все проходы заставлены и дороги учинены опасны и страшны от неприятельских казаков. Пятого числа сего месяца Его Величество перешел реку Десну. И де же бы с шведом многие великие противности случились, аще бы москвичи имели тамо довольную силу к супротивлению оным. И оная река была широка и имела береги крутые и к выходу на берег показалось бы невозможно иным, кроме короля шведского. Токмо вящую пользу в сем переходе Его Величество получил, что москвичи под командою генерала Шереметева у дела при добывании города Батурина, иже резиденция есть генерала Мазепы, к которому делу так устремилися, что растеряли другие авантажи. Однако ж они взяли тот город прежде, нежели Его Величество оный мог выручить, и пререзали всех жителей мечом, и сожегши оной, отошли. Також де учинили оне нам некоторую противность у преждереченной реки с 4000 пехоты. Ныне отогнаны от 800 шведов, которых число от оных токмо сперва перешло, а армея после перешла без сопротивления, отколе мы маршировали к Коробову и Новому Млыну, иде же мы перешли Сейм реку и вступили в такую землю, которой лучше я не видывал, идучи чрез разные городки. Напоследки
Не могу видеть, чтоб с нашей алияциею с генералом Мазепою по нашему чаянию что делалось. Також не обретаю я, чтоб сии люди так в готовности были с нами соединиться, како мы преж сего верили, но противно оному многие, которые в начале наши партии были, ныне перешли к неприятелю. Простой народ начинает ворчать против своего генерала, понеже привел иностранныя войска в их землю. И сказывают, искать интерес панов хочет, токмо все бремя будет лежать на нас, и что нам промышлять тот провиант на армию самим надобно к разорению нашему и фамилии нашей, когда другие в такой печали. Вкратце сказать, я обретаюсь в обществе людей больше склонных к москвичам, нежели к шведам. И так то велико, что может часто збираться купами и вред нам чинить. Какое щастие, недавно посланный от генерала Мазепы в Царьград, чтоб наговорить оному двору, дабы крымские татары к нам в помощь прислали, получил еще не явлено ведомость, только опасаемся, чтоб уже москвичи не помешали, и оный великим числом денег мир купили. Прошлые ночи поехал сквозь сие место от короля шведского нарочной куриер, и я не мог подлинной никакой ведомости получить, зачем оной послан, токмо мнят, что к королю Станиславу призывать оного с своею армиею к служению с королем шведским всей земле.
С две недели взят в полон партиею генерал-адъютант московский, которой послан был к королю Августу с грамотками, в которых объявляет о нападении в Польшу. И сие письма для того писаны, чтоб нас поудержать, или для того, ежели правда в том есть, что сказывают, что вышеписанный король уже в Польшу вошел с несколькими тысячами человек. И том подлинно никто рассудить не может, понеже с два месяца почты в армии [нет]».
Из этого письма в очередной раз следует, что шведский король отнюдь не был освободителем украинского народа от притеснений «москвичей», а гетман-изменник пользовался поддержкой лишь малого числа своих земляков.
В октябре 1708 года Я. В. Брюс был послан по распоряжению Петра I в Глухов, откуда отправил царю донесение о состоянии дел в городе: «Доношу Вашему Величеству всеунижено, что прибрел я вчерашняго числа пополудни в Глухов и не обрел я при оном такова места, где б армея прибыточно могла боронится, для того, что около онаго великие и равные поля, також безлесное место, отчего великое оскудение здесь в городе дровами. И мню я, что из тех лесков, которые тут да инде около города, нашему войску дров тех на двое сутки не будет. Вся наша пехота в сдешном посаде и городе уберется квартерами. Крепость здешная вся из земли зделана не по правилу фортификации, и та везде обвалилась, однакож во иных местах с очищением и возможно во оной пяти полкам свободно боронится.
Пушек в оной железных и медных 21, которые еще всех не видел, понеже всего оных 5 на городе стоит. Сего числа осмотрю остальные пушки, також и иныя припасы артилериские и возврачюсь паки к армии.
Как гварнизон наш сюды вступил, то вся чернь зело обрадовалась. Токмо не гораздо приятен их приход был старшине здешной, а наипаче всех сдешному сотнику, которой поехал к господину фелтмаршалу Шереметеву купно с Четвертинским князем. И сказывают многие сдешныя жители, что он везьма мазепиной партии, которой у него всегда детей крещевал, и про Четвертинскаго сказывают, что тех же людей».
Следует отметить еще одну важную деталь в военной деятельности Я. В. Брюса. С 1708 года явно повышается его статус как опытного военачальника. В течение года он принимает участие в нескольких военных советах («военных думах», «военных консилиях»). В советах с января по май 1708 года Брюс участия принимать не мог, так как тяжело болел подагрой, а затем горячкой. В конце мая состоялась «генеральная консилия» в Чашниках, где кроме самого Я. В. Брюса присутствовали Б. П. Шереметев, А. Д. Меншиков, Н. И. Репнин и Л. Н. Алларт. 22–23 июня Яков Вилимович присутствовал на совете в Могилеве, а 30 июня — в Шклове. 26 сентября в присутствии царя состоялся военный совет близ Горбовичей. 23 ноября Брюс был на совете в Марковке. На совете в Лебедине 2 декабря 1708 года в присутствии Брюса решался вопрос о боевых действиях в районе Лебедин — Ромны — Гадяч. Участие в «консилиях» свидетельствует о растущей роли Я. В. Брюса и подведомственной ему артиллерии в планах русского командования.