Шрифт:
Часть вторая
«Перестаньте носить дугу в том месте, где у вас должен быть позвоночник».
Элизабет Гилберт
Не дай Вам Бог оказаться вблизи, когда плавится платина. Тысяча семьсот шестьдесят восемь градусов по Цельсию не оставят ни единого шанса на жизнь.
Редкий металл, добывая который, нужно спуститься почти в ад и устроить там настоящий взрыв. Её раздробили и стерли в порошок. Но самое интересное впереди, ведь не для того эту мадам достали из-под земли. У Ювелира на неё большие
Инертная платина не вступает в связь с другими элементами. Почти. Оттого и цена высока.
Вывести из твёрдого состояния сложно – температура плавления выше многих металлов.
Кто решится довести до кипения платину? Ведь никто не в силах выдержать её раскалённые брызги.
А был ли ангел?
«Имейте мужество жить. Умереть-то любой может».
Из фильма «Трасса 60»
Лика
Давящая боль и резь в глазах не позволяют их открыть полностью. Свет кажется слишком ярким, а картинка – мутной. Я выжила после этой сумасшедшей ночи? От увиденных образов всё ещё пробегает мороз по коже. Наплыв воспоминаний вызывает бесконтрольные плач и дрожь во всем теле.
Слышу какое-то движение за спиной и оборачиваюсь. Шорох слишком громкий для такого простого действия. В кресле напротив моего неразложенного дивана сидит измученный Эрик, снял очки и потирает переносицу. Поверх полупрозрачных занавесок висит покрывало, хотя бы отчасти скрадывая невыносимый режущий свет.
– О, ты проснулась, – говорит Эрик, но, увидев мои слезы, подскакивает и становится на колени у моего лежбища. – Ну-ну, не плачь, пожалуйста. Всё хорошо. Всё уже позади. Напугала меня до смерти.
Не могу даже говорить о тех жутких видениях, которые больше всего на свете хочется обнулить в памяти.
– Ну-ка, дай посмотреть на твои зрачки. Так, сколько у нас прошло времени? – Он смотрит на циферблат своих спортивных часов. – Почти шестнадцать часов с моего приезда. Тебя сейчас должно уже отпустить, чего бы там не наглоталась. Ну и перепугала вчера своим звонком. Не думал, что ты увлекаешься чем-то тяжелее сгущёнки.
Эрик? Серьезно? Что он здесь делает? Хотя безумно благодарна за его присутствие.
– Это, наверное, смешной вопрос, но у меня только какие-то огрызки из воспоминаний. И не могу отличить, что было в реальности, а что только привиделось. Как ты сюда попал?
– Такому фонарному столбу, как я, раз плюнуть перемахнуть через забор. А входную дверь в дом ты не заперла. И вот он я. – Пожимает плечами. – Так, ладушки, тебе надо как следует поесть. Лежи, а я приготовлю завтрак. Хотя это уже, скорее, обед.
– Нет, пожалуйста, не оставляй меня одну. Мне очень страшно.
– Ты как? Сможешь встать? Тогда пойдем на кухню вместе.
Я киваю. Говорить совсем не хочется, потому что почти глотаю слезы, от слов они хлынут, как прорыв плотины. На мне вчерашнее небесно-голубое платье, жутко измятое. Ноги без колготок. Интересно, я сама их сняла, или это сделал Эрик? Припоминаю, как мое тело обтирали прохладным мокрым полотенцем, чтобы сбить жар.
При подъеме с дивана в глазах резко темнеет, но Эрик, предусмотрительно находится рядом и подхватывает под локоть. Он провожает в ванную и ждет снаружи. Ну и видок: какие-то совершенно бешеные глаза с размазанными тенями и подводкой, оставившей на щеках черные разводы, и мертвенно-бледный цвет лица с серым отливом. Переодеваюсь в отцовский банный темно-зелёный пушистый халат.
– Прости, я не шеф-повар с тремя звездами Мишлен, поэтому накормлю тебя омлетом и сосисками, если не возражаешь. Чай или кофе? В идеале, чтобы выгнать быстрее эту дрянь из организма, надо больше пить воды.
– Спасибо, но я буду кофе с молоком.
– Кстати, где твои родители? Нет, я, конечно, ничего не имею против, что ты обратилась ко мне за помощью. Это о многом говорит. Но всё же?
– Они уехали с малышами на озеро с ночёвкой. Вернутся только к вечеру. Потому и решилась вчера на такой отчаянный поступок.
– Так хотела свести счеты с жизнью? Я даже не догадывался, что у тебя серьезные проблемы. Ты казалась такой беззаботной и веселой. Вот так видишь человека каждое воскресенье, болтаешь о всякой ерунде, а потом хоп, и узнаешь, что он покончил с собой. Что случилось? Или не хочешь об этом говорить со мной?
– Прости, пожалуйста, я пока не готова. Слишком всё ярко в голове.
– Знаешь, когда мне было пятнадцать, я тоже наглотался таблеток. Лика, никто такого не заслуживает. И самое страшное, что это не конец. Ты же понимаешь, о чём я? Когда тебя не станет, да, этот парень будет горевать и даже плакать, но вернуть тебя не сможет. Потому боль постепенно пройдет, притупится, а после и вовсе найдется другая девушка, с которой он забудет тебя. Да, забудет. Человек готов простить себе всё и оправдать со временем. И родители будут вынуждены жить дальше: праздновать дни рождения подрастающих малышей, танцевать на их свадьбах, выезжать за город. Только тебя там не будет. Ты будешь мучиться от нестерпимого пламени, которое никогда не предназначалось любимой дочери. Но ты пошла бы в него добровольно.
– А какая у тебя была причина в пятнадцать лет? – спрашиваю Эрика, отпивая кофе, и чувствую, как меня клонит в сон.
– Я учился в отвратительной школе, где утром ты приходил в новых кроссовках, а в обед выходил босиком. Тебе запросто могли заехать камнем по башке, а о честной мужской схватке даже не слышали. Старшего брата, как видишь, у меня нет, единственный ребенок в семье. Родителям жаловаться считалось стрёмным. Всё становилось только хуже. Те, кто чинили террор, после окончания школы дурно закончили: один умер от передоза, второй отсиживает срок, а третий превратился в аморфную субстанцию, слоняющуюся по дворам. Я перерос этот период жизни, а в студенческие годы познакомился с Богом. Жаль, ничего о Нём не знал в школе. Но ты-то верующая почти с пеленок. Как угораздило на такое?
Боюсь, что откровенный рассказ окончательно уронит моё достоинство в глазах Эрика. Не хочу этого.
– Ты звала кого-то на рассвете. Кажется, Тима.
– Прости, что пришлось дежурить со мной.
– Тебя накрыл делирий. Знаю, какая это стрёмная штука, особенно если ему предшествовали какие-то напряженные ситуации. Было жутко от того, что не знал, сколько таблеток и что конкретно ты выпила. Не был готов к тому, чтобы ты умерла прямо на моих руках. К тому никогда нельзя подготовиться. Так, всё, пора баиньки. Если не возражаешь, я посижу рядом до приезда твоих родителей. А то, может, у тебя ещё упаковка завалялась.