Брызги зла
Шрифт:
Парень взвизгнул, перекатился на четвереньки и торопливо уполз в конец салона.
Вертолет уже почти чиркал днищем по верхушкам сосен — голый тундровый пейзаж успел смениться лесом, и из кабины донесся голос второго пилота:
— Иду на посадку!
— Куда, едрена мать! — взревел командир в ответ. — К стойбищу тяни, пока еще что-нибудь не случилось!
Наталья хотела было объяснить, что нойд здесь ни при чем, что во всем виновата ее непонятная судьба, но мысленно махнула рукой и только пересела подальше от воняющего горелым
Еще через четверть часа они приземлились в сотне метров от стойбища, и экипаж, облегченно вздохнув, простился с Натальей. Бизнесмен из угла так и не вылез — похоже, нынче ему было не до торговли «паленой» водкой.
Стоило девушке отойти на пару десятков метров, как медленно вращавшиеся лопасти винта закрутились с новой силой. Вертолет, натужно загудев, поднялся в воздух и, сопровождаемый недоуменными взглядами высыпавшей из чумов ребятни, потрюхал в сторону уже недалекого Краснощелья.
— Значит, ловозерскому нойду родней приходишься? — Возникшая перед входом в стоявший чуть на отшибе чум старуха окинула Наталью придирчивым взором.
Ребятня, охотно вызвавшаяся проводить гостью, предпочла остаться в отдалении, из чего легко было заключить, что особой добротой нрава старуха не отличалась.
— Не много в тебе лопарского осталось, — заметила она, оценив городской наряд девушки. — Да и сам-то он хорош: пара низших духов на посылках и три поколения предков в советчиках… и все при жизни были такими же оболтусами, как и он сам…
Не переставая что-то бурчать под нос, старуха откинула меховой полог и жестом пригласила Наталью внутрь чума. Наталья последовала за ней, попутно отметив, что сама старуха, несмотря на теплую по северным меркам погоду, была одета в расшитую орнаментом рубаху из оленьей шкуры и торбаса. Ее неожиданная осведомленность о Натальином родстве немного пугала и в то же время внушала надежду на удачу в поисках причин происходящего.
— Ну жалуйся, слушать буду. — Старуха уселась у обложенного камнем очага, в котором рдели угли, покрытые бегающими синеватыми огоньками, и ткнула чубуком невесть откуда возникшей в руке трубки в место напротив себя.
«Любопытно, — подумала Наталья, — старуха действительно не знает, ради чего она сюда прилетела, или просто хочет сверить рассказ с собственными выводами? Судя по тому, что бабка ее ждала и знает о ее родстве с нойдом — скорее второе».
Тем не менее Наталья постаралась добросовестно изложить историю своих злоключений, вплоть до сегодняшней истории с метеоритом. Старейшая глубокомысленно кивала головой то ли в такт повествованию, то ли собственным мыслям и, периодически поднося трубку к узким сухим губам, делала очередную затяжку. Сизый табачный дым неспешно сливался с белесыми струйками, исходящими из очага, и уходил ввысь, в вытяжное отверстие чума.
Рассказ кончился, но старейшая не спешила высказать свое мнение, все так же неторопливо попыхивая трубкой и испытующе разглядывая Наталью.
— Слышала я о таком, когда еще девчонкой была, — сказала наконец бабка, — да не верила, что повториться может: думала, времена другие настали… однако убедиться надо, может, все проще объясняется…
Старуха выколотила трубку, набила по новой из упрятанного под ворохом шкур кисета и прикурила от тлеющей головешки. По чуму растеклось облако густого, пряно пахнущего дыма. Аромат зелья вызвал у Натальи легкое головокружение.
— На, затянись, однако, — предложила старейшая, протянув руку с трубкой.
Наталья хотела было отказаться, но вдруг подумала, что, собственно, и добиралась-то сюда ради чего-то подобного, и согласилась.
Тело неожиданно стало легким, почти невесомым; заменявшие стены оленьи шкуры развернулись, обратившись в расстелившийся далеко внизу пестрый ковер осенней тундры с блестящими ниточками речек и синими зеркалами озер. По тундре неторопливо кочевали оленьи стада, за которыми еще более неспешно перемещалось стойбище — олени жировали на вольном выпасе, и оленеводы только старались надолго не терять их из виду.
— К морю идут, однако, — заметил голос старейшей.
Наталья обернулась — старуха по-прежнему возлежала пообочь, попыхивая неизменной трубкой и опираясь щекой о подставленною ладонь. Локоть опорной руки висел в воздухе. Как и сама шаманка.
— А ты думала, что летать только во сне можно? — насмешливо поинтересовалась старуха, встретив ошарашенный Натальин взгляд.
— Обкурившись — тоже дело нехитрое, — парировала девушка.
— Не пробовала, однако, — старуха усмехнулась, — или ты думаешь, что все дело в моем табаке? Ну, пусть будет по-твоему. Только Оленьей Хозяйке, Луот-хозик, этого не говори.
Наталья хмыкнула, но едкий ответ так и не прозвучал — недвижное парение над тундрой закончилось, местность плавно заскользила назад, а навстречу, возмущенно каркая, метнулась ворона. Растопыренные когти вцепились в волосы, но резкий порыв ветра тут же откинул птицу прочь. Девушка вскрикнула — клочок волос ворона таки ухитрилась унести с собой.
— Обкурились, говоришь? — переспросила ехидно старейшая. — Тогда вороне скажи, — пусть не беспокоится — нас, мол, тут нету и воронят таскать некому!
Наталья почесала болящий затылок и промолчала.
Они приземлились рядом с большим чумом. Старейшая достала из-за пазухи завернутое в узелок подношение, не разворачивая положила у входа и, откинув полог, забралась в чум, приглашающе махнув рукой Наталье.
В чуме было пусто и, несмотря на давно погасший оча, удивительно светло. Рядом с очагом стояла широкая, плоская, до краев наполненная водой бронзовая чаша.
— Для гадания? — спросила Наталья у старухи, кивнув в сторону чаши.