БСФ. Том 5-й дополнительный. Параллели

Леманн Альфред

— Где же вы возьмете подобный компьютер? — Его испугали расходы, они заставили усомниться в реальности проекта.

— В Москве, уже имеется нечто подобное. Сейчас строится дубль.

Только теперь ему стало ясно, какие усилия стояли за его воскрешением. С ужасающей отчетливостью он осознал свою ответственность. За ним стояло не только несколько исследователей, нет, за ним было все общество. Теперь речь шла не только о нем. Речь шла о многих людях, трудившихся ради него, и о том, имела ли смысл вся их работа.

— А если все это окажется напрасным? Самая современная техника все равно не сможет заменить мне человеческую жизнь, — сказал он торопливо.

— Конечно,

нет. Вы сами должны внести решающий вклад в решение этой задачи.

— К жизни относится не только выполнение задачи, не только удовлетворение от работы. Понятие счастья охватывает многие компоненты.

Слова эти прозвучали судорожно, почти умоляюще.

— Счастье проистекает из того дела, ради которого живешь, — возразила Диана Келлер.

— Не только это. Это и женщина, смех, радость по пустякам, наслаждение вкусными блюдами и большое количество других вещей — вещей, которые для меня недоступны. Иссякли бесконечно многие малые ручейки, которые питают большую реку жизни. Откуда мне черпать те силы, которые нужны для решения задач? Я все время как-то один, и то, что лежит вне моей аппаратуры, будет всегда для меня «другим».

— Чего же вы хотите? Рая? — Диана Келлер знала, что она не имела права проиграть эту битву, которая решала все. — Рая вы нигде не найдете. Конечно, ваша будущая жизнь будет не той, что прежняя. Прежней ждать напрасно. Но вы будете открывать новые малые источники, как это делали и раньше.

Она говорила очень горячо.

— А гарантии?

— Их нет! — почти крикнула Диана Келлер.

Молчание.

Он расстроился, что опять обидел ее. Она не заслужила этого. «Что она за женщина?» — думал он. Он ни единого раза не победил, все время последний ход был за ней. Может быть, все действительно зависело только от него? Может быть, эти постоянные поражения были как раз доказательством того, что его позиция была неправильной? Он ведь раньше искал шанс, а теперь не хотел воспользоваться им. Какая же альтернатива была у него? Назад в Ничто, которое он уже отбросил во время разговора с Дианой Келлер? Нет, он должен был согласиться с этой жизнью, полезной жизнью, которая давала ему новые надежды. После четырехлетнего состояния транса он впервые опять поспорил с человеком, принял уже решение, и он знал, что это было лишь началом. Нет, он не хотел быть мертвым, не хотел принадлежать этому ужасному Ничто. У него была ответственность, задача, и вокруг него были люди, остальные люди.

— Мне очень жаль. Мне надо держать себя в руках, — сказала Диана Келлер, извиняясь. — Но каждый путь, лежащий по ту сторону границ нашего понимания, труден, и многие люди продолжали бы жить, если бы им спасли мозг. Мы ничего не сможем отобрать у смерти и вернуть жизни, если мы иногда не будем переходить эти границы.

— Зачем вы просите у меня извинения? Вы же мне помогли. Будет очень трудно, но я хочу жить. Вы дали мне для этого силу. И я благодарен вам за это.

— Нет, прежде всего вы обязаны этим самому себе. У вас нашлось мужество жить после смерти, — возразила она. — Завтра я принесу наброски программы, а затем смонтирую импульсные часы на адаптере.

— Не забудьте включить в программу телевизионную установку. Если я должен учиться, то мне надо видеть, а я хочу видеть вас. — Она определенно была молода, и не было у нее несимпатичного лица, видевшегося ему в его фантазии.

— Значит, до завтра.

Затем она исчезла. Так же, как и за день до этого. Но на этот раз «завтра» больше не было неопределенным понятием, ибо эта ночь без времени будет последней. Теперь уже скоро ночное время будет разложено на многие обозримые части равномерным

ритмом импульсных часов, и ужасающее Ничто получит теперь границы и станет обозримым. Он победил своих самых ожесточенных врагов — Время во всей его бесконечности и безграничное Ничто; вместе с Дианой Келлер. Все в ней вызывало его восхищение — ее излучающая симпатию сила, пока для него полная тайны, ее мужество и готовность посвятить себя ему, и ее ум, благодаря которому она убедила его. Люди должны быть не такими, как в его нереальном мире грез, а такими, как Диана Келлер, — непостижимыми в глубине своего сердца и неисчерпаемыми в любви к жизни.

Вольф Вайтбрехт

ИМАГО

Я еще сижу в предварительном заключении, однако надеюсь, что. это чудовищное обвинение в убийстве рухнет при открытом слушании дела. Я должен благодарить всех, кто помог мне в этом неслыханно сложном положении.

Пресса повела себя скандально. Поэтому я решился написать сам. Не газетную статью, которую можно было бы сократить, извратить, а рапорт Королевскому Обществу Натуралистов Великобритании, членом какового я имею честь состоять. Будет ли он опубликован или его положат под сукно — это на совести лиц, которые будут читать его. Я уверен, они опубликуют его…

Я, Эрнест Стэнли Стэнбери, профессор биологии в Кембридже, обвиняюсь в преднамеренном убийстве сына сэра Арчибальда Маккорни, ушедшего на пенсию профессора зоологии в том же самом уважаемом университете Его Величества. Стэнбери убил Маккорни-младшего, это читал любой прохожий на улице. Это было главным сообщением во всех телепрограммах и радиоизвестиях. И в нем мое показание: да, я преднамеренно уничтожил существо (как утверждает сэр Арчибальд, его сына), но я заявляю, что это был монстр, чудовище, неизмеримая опасность для человечества.

Меня обвиняют, что я фанатичный мистик, что я завидовал сэру Арчибальду, что я будто бы отбросил естествознание на десятилетия назад… Не имеет смысла перечислять все оскорбления. Важно лишь то, что я буду оправдан, и не за отсутствием доказательств…

Однако я боюсь, что меня захлестывают эмоции. Мои рапорт Королевскому Обществу должен быть выдержан в лучших традициях старой британской рассудительности и деловитости. Итак, я начинаю заново.

В нашем Кембриджском университете существует похвальный обычай: каждый ординарный профессор лично опекает уволенного на пенсию коллегу. Это не только в интересах стариков, а и в интересах университета в целом. Они приглашаются на все важные консилиумы, появляются в большом количестве и радуются, что их еще почитают. И часто их голос имеет вес при принятии решения. Уже несколько лет моим эмеритом, как мы обыкновенно в шутку говорим, был сэр Арчибальд. Между биологией и зоологией есть профессиональная связь, и мне доставляли большую радость не слишком редкие встречи в тихом поместье сэра Арчибальда.

Он слыл оригиналом: неженатый, из зажиточного рода, он посвятил всю свою жизнь исследованию насекомых. Это был долгое время, без сомнения, величайший энтомолог объединенного королевства, если даже не всей Европы. Его работы о гормонах метаморфизма сделали его всемирно известным. И даже а преклонном возрасте он умел чрезвычайно живо и интересно рассказывать. Когда я сидел с ним перед камином, он имел обыкновение величать меня не иначе как «молодой друг». Он устраивался в кресле, согнув худые ноги так, что, казалось, колени прорвут брюки, — чашка чая в руке, веселые складки вокруг глаз, прежде голубая радужная оболочка которых потускнела от старости, — и рассказывал, рассказывал…