БСФ. Том 5-й дополнительный. Параллели
Шрифт:
Жил он неплохо. Слуга, повариха, лаборант, садовник и одновременно шофер его допотопного лимузина: это был почти что совершенный тип английского аристократа, который по предписанным правилам с достоинством ожидал своего последнего часа.
Мое последнее посещение сэра Арчибальда совпало с его юбилеем — ему исполнилось восемьдесят лет, точнее, я появился как поздравитель от университета по поручению последнего, только это было на следующий день после его дня рождения, чтобы прошла вся надоедливая обременительная семейная суматоха, как он сказал по телефону, и мы могли бы снова
Незадолго до этого я возвратился из Соединенных Штатов и записал для юбиляра несколько милых историй. Я взял с собой также изящный лазерный аппарат карманного размера, новую модель, которую государственный секретарь наук в Вашингтоне прямо-таки навязал мне. «Вы должны непременно иметь такую вещь, — сказал он, — иначе я не уверен в том, что вас не похитит какая-либо банда гангстеров, чтобы шантажировать — не с целью выкупа, а чтобы упрятать вас и заставить на себя работать». Якобы существуют целые научные центры, о существовании которых знают, но против которых ничего не могут предпринять, чтобы не повредить находящимся там в неволе ученым.
Но тут же он успокоил меня: мафия как раз ведет переговоры об образовании научного треста, который должен объединить все государственные и частные университеты под главенством cosa nostra. Его шеф, конечно, был бы больше уже не гангстер, а, должно быть, младший государственный секретарь…
Я был уверен, что история эта доставит старику удовольствие. Он уже давно считал американцев недостойными самоуправления. Даже Вашингтона он считал бунтарем, разновидностью Робина Гуда современности.
Сэр Арчибальд встретил меня радушно, с достоинством принял по случаю своего восьмидесятилетия чеканный жетон Кембриджского университета, и вскоре мы, следуя традиции, сидели в чайной комнате у камина. Он казался мне более оживленным, чем обычно: кожа слегка порозовела, несмотря на бесчисленные морщинки и складки; может, он вчера выпил со своими обожаемыми родственниками слишком много портвейна?
Вопреки прежней привычке, он пригласил меня задержаться до ленча, должно быть, многое осталось со вчерашнего дня. Конечно же, я принял приглашение с благодарностью. Не особенно удивляясь, слушал он мой американский сюжет о гангстерах в науке.
— Такие скоро будут и у нас, — проговорил он и наклонил лысый череп. — Поэтому в своем завещании я ясно определил, что должно произойти с моим величайшим открытием. Для того чтобы оно не попало не в те руки, я дарю его Кембриджскому университету. Консорциум, к которому будете принадлежать и вы, должен охранять его…
Его величайшее изобретение? Что он подразумевал под этим? В последние годы он все чаще говорил, иногда как-то сумбурно, о каком-то большом сюрпризе. Теперь он, как видно, хотел посвятить меня в это. Меня одолевало любопытство.
— Мне очень льстит, сэр Арчибальд, что вы подумали обо мне в своем завещании, хотя день рождения все-таки не должен быть поводом для разговора о наследстве…
— Оставьте эту чепуху, Стэнбери, — прервал он меня. — Мы оба
Он встал и прошел в соседнюю комнату, немного пошаркивая ногами, но его худая фигура была в общем еще подтянутой. Я слышал, как заскрипел выдвигаемый ящик, затем хозяин вернулся с толстой папкой в тонких старческих руках.
— Вы должны мне поклясться, что не проговоритесь об этом ни одному человеку до моей смерти.
Я хотел придать сцене несколько шутливый оттенок и поклялся именем святого Патрика и единорога Их Величества Объединенного Королевского герба. Сэр Арчибальд мягко засмеялся.
— Я знаю себя, Стэнбери, и чувствую, что вам не придется слишком долго ждать.
Затем он открыл папку, взял первый лист в руки, но затем положил его обратно.
— Ах, не стоит. Пожалуй, лучше, если я просто расскажу. Видите ли, насекомые околдовали меня с ранней молодости и послужили поводом для изучения мною зоологии. Три четверти всех живых существ на нашей планете — насекомые, только на наших Британских островах имеется более 20 тысяч видов. А их возраст! Более чем 350 миллионов лет населяют они земной шар. Благодаря их участию в опылении существует высшая растительная и животная жизнь! Я уверен, если когда-нибудь у нас приземлятся представители внеземной цивилизации, Земля покажется им планетой насекомых, а не людей.
Он сделал небольшую паузу, позвонил слуге: тот должен принести нам перед ленчем еще одну чашку чая, затем он продолжал:
— У насекомых нет только одного: разума! Имей они разум, и они были бы хозяевами планеты. Вот уже 350 миллионов лет почти без изменений, оптимальные приспособления к условиям окружающей среды, образование «государств», разделение труда, да, работа в широком социально-экономическом смысле, домашнее животноводство — все это вы найдете у муравьев, термитов, пчел. Меня же интересуют прежде всего муравьи. Но вы об этом знаете.
Думали ли вы когда-нибудь, что значат для животной расы 350 миллионов лет в сравнении с жалким периодом господства homo sapiens! Мне ясно: форма существования насекомых — наилучшая, совершеннейшая, которая может быть.
— И все же, — запротестовал я, усмехаясь, — сидят здесь друг против друга два кембриджских профессора, а не две муравьиные королевы. Наиболее развитые млекопитающие, владельцы большого мозга оснащенные легкими вместо трахей…
Он тоже усмехнулся, но очень таинственно.
— Кто знает? Кто действительно знает, кто мы есть? Редчайшее чудо у насекомых — метаморфоза, преобразование из личинок через стадию куколки в окончательный вид, в имаго! Это безостаточное растворение старого существования в куколковом футляре переход прожорливой гусеницы в концентрат, в основу будущего существования — соединения атомов и молекул по совершенно новому коду и программе, заранее записанным гормонами… а затем они выползают на свет — мотылек, стрекоза, муравей. Знаете, я верю, что млекопитающие в плане исторического развития никогда не покидали личиночной и куколковой стадии и уже совсем не достигли имаго.