Бубновый валет
Шрифт:
— Настенька! — обрадовался Семен Семенович. — Что же ты на пороге встала? Прошу к столу. На что тебе сдался плавленый сыр, когда у нас тут столько вкуснятины? Вот, позвольте представить, моя соседка Анастасия. Серьезная девушка, модельер. Из Барнаула. Обрати внимание, Денис, землячка твоя.
Не обратить внимания на Настю мог только слепой или импотент. Взгляды всех присутствующих мужчин обратились на ее покрытый свисающими полосами бежевой ткани лифчик… или искромсанную блузку… в общем, на что-то супермодное и откровенное. С таким неприступным видом, словно на ней был надет строгий деловой костюм, Настя села рядом
— Давно вы из Барнаула? — спросил он грубоватым голосом и прочистил горло.
— Полтора года, — ответила Настя, устремляя оленьи глаза на тарелку перед собой, которую ей тотчас же нагрузили ломтиками белой и красной рыбы и сырокопченой колбасы. Денис смотрел, как она аккуратно ест, чувствовал, как ее острый локоток случайно прикасается к его локтю, и чувствовал себя не грозным и неустрашимым начальником «Глории», а гиперсексуальным подростком. К счастью для его мужественной репутации, Настя вскоре ушла, сославшись на необходимость раннего подъема завтра.
— Отменная девочка! — причмокнул Слава, когда за Настей закрылась дверь кухни, и со значением подмигнул племяннику.
— Полегче, вы, бесстыдники! — приструнил мужское сообщество Семен Семенович. — Она мне как внучка. Если хотите знать, она…
Погребальный звонок оповестил собравшихся, что Ванда все-таки явилась, и подробности биографии Насти из Барнаула остались невыясненными.
Ванда, заполнив душную от винных паров и дыхания работников правосудия кухню запахом дорогих духов, сразу приступила к делу и с помощью Левы Ривкина обрисовала ситуацию, сложившуюся вокруг Бруно Шермана и его картин, прибавив только одну существенную деталь. По условиям функционирования комитета и фонда имени Бруно Шермана, того, кто в конце концов выяснит истинную судьбу художника, а также отыщет его последние произведения, ждет достойный денежный приз. Ни много ни мало — пятьсот тысяч долларов от щедрот заместителя госсекретаря США по обороне! Тем же, кто возьмется за эту титаническую работу и проведет полноценное следствие, определен гонорар в пятьдесят тысяч долларов. Не слабо, а?
— Ну как? — спросила пани Ванда. — По рукам?
Судя по восторженному голосу Левы, позвавшего ее на эту коммунальную кухню, она ожидала бурной положительной реакции. Реакция последовала вялая и не совсем та, на которую она рассчитывала.
— Надо подумать, — словно оправдываясь, промолвил Денис Грязнов. — Мы вообще-то охранное агентство, и сейчас у нас такая запарка…
Юрий Петрович Гордеев скучным голосом оповестил, что пятьдесят тысяч долларов, кто же спорит, очень хорошие деньги, но он адвокат и такими делами не занимается.
На щеках Турецкого заходили желваки, взгляд стал сосредоточенным и острым.
— Значит, так, пани Ванда, — сказал он. — Первое: вы переводите на счет агентства «Глория» двадцать пять тысяч долларов. Думаю, хватит на первое время на текущие расходы. Второе: материалы по Бруно Шерману. Все, что уже накопали.
— Замечательно, — улыбнулась Ванда Завадская. — Вот это говорит деловой человек. Деньги завтра же переведу. Думаю, вы не посрамите славы русского сыска.
— Саша, — вмешался Слава, который во время короткой, но проникновенной речи Турецкого безуспешно дергал друга за рукав, — давай-ка выйдем и побеседуем.
Участники застолья многозначительно посмотрели им вслед.
— Ты что себе думаешь? — накинулся Грязнов на Турецкого в прихожей. — А твое здоровье? А отпуск?
— Вот именно, Слава, отпуск! Целых тридцать дней в нашем распоряжении! Поди плохо — заработать за месяц пятьдесят тысяч долларов? А может, и пятьсот, как знать?
— А твои сны?
— От безделья кошмарные сны меня совсем замучают. Расследование предполагается тихое, связанное с делами давно прошедших дней. Никаких трупов в плане не стоит. Как раз за ним и отдохну.
Вячеслав Иванович напомнил старому другу о деле, связанном с произведениями искусства, в котором как раз трупов оказалось предостаточно. [1] «Варяг» в клетчатой рубашке высказал неоспоримую истину: большое искусство связано с большими деньгами. А деньги крутятся вокруг этого Шермана колоссальные, судя по суммам, которые готов платить его фонд.
Но Турецкий, как всегда, был упрям и настойчив.
В конце концов Слава сдался.
— Но учти, — пригрозил он, — все равно заставлю тебя пить прописанные лекарства. Каждый день, так и знай!
1
1 См. роман Ф. Незнанского «Опасное хобби» (М.: Олимп, 2002).
— Заметано!
Друзья возвратились на кухню, где их решения напряженно ждали Лев Ривкин и Ванда Завадская, и тогда уже окончательно ударили по рукам.
Как завершение облачного дня, выдался погожий, но не жаркий летний вечер. Дочка Турецких Нинка где-то пропадала в компании друзей, но ее родителей это обстоятельство ничуть не огорчало. Даже наоборот. Давно они не чувствовали себя так раскованно. Саша, приняв дозу левитры, прописанную кудесником Светиковым, показал себя на высоте. Сперва они забрались в ванну, где от прохладной воды прикосновения становились только жарче. Постепенно Ирина принялась стонать от каждого прикосновения, не только между ног, но и к груди, и к шее, и даже к спине, она превратилась в сплошную эрогенную зону.
— Ой, Саша, Сашенька… а-а-а… Ой, больше не могу!
Вся мокрая, рассыпая брызги воды на паркет, Ирина выпрыгнула из ванны и побежала в спальню, а вслед за ней, пьянея от ее наготы, несся Турецкий. Он сейчас не был Турецким, он был забывшим обо всех проблемах жаждущим самцом. Ирина упала на широкую супружескую кровать, но не успела забраться на нее с ногами. Саша придержал ее за поясницу:
— Стой! Так и оставайся! Вот так… хорошо-о-о…
После они долго обнимались на мокром смятом покрывале, не желая терять и секунды долгожданной близости.
— Подвинься, — ткнула Сашу в бок Ирина. — Покрывало надо в стирку бросить.
Постепенно все возвращалось на круги своя, и любовница в ней уступала место жене.
— М-м-м, — не открывая глаз, отозвался Турецкий. — Погоди со стиркой. Не убежит.
Ирина улыбнулась:
— Вот видишь, Саша, я не зря старалась, врача искала. Помог ведь тебе Светиков?
— Что? А, ну да, помог. Только, Ира, лекарства — это половина лечения. Главное мое лекарство — отдых. Так и Светиков сказал.