Будь моим, будь другим
Шрифт:
В ординаторской было на удивление пусто, похоже, все отправились на вечерний обход, так что я смогла спокойно сесть за компьютер и снова начала считать количество прибывших в тот день. Шестеро, про которых говорил Саша, плюс ещё семь. Я вновь посмотрела записи, но двоих не было.
— Интересно, — хмыкнула удивленно и открыла данные по операции Емельянова.
Ординатора, который либо слишком плохо считает либо, напротив, слишком хорошо, звали Михаилом Сергеевичем Вахрушевым. Я вернулась в машину и решительно набрала Карева.
— Можем встретиться? — спросила со
— Сегодня никак, — а потом понизил голос до гробового: — Семейный ужин.
— Прими мои соболезнования, — хохотнула в ответ, а он тяжело выдохнул, а потом воодушевился:
— Но если вопрос жизни и смерти…
— Нет, извини, — засмеялась тихо.
— Черт, — буркнул в трубку и отключился.
На месте мне не сиделось, дома грызла тоска, а в голову лезли мрачные мысли, так что я вернулась в больницу и направилась к отцу, надеясь, что он так же, как и все, на обходе и в спешке не закрыл кабинет, но просчиталась: он сидел за своим столом, а напротив него какая-то женщина, спиной ко мне.
— Простите, — сказала вежливо, — я зайду позже, — начала пятиться, но отец остановил меня и подозвал рукой, сказав:
— Проходите, Вероника Андреевна.
Женщина повернулась, услышав мое имя, и ее красные от слез глаза начали медленно расширяться.
— Вы? — спросила она с вызовом, а я сурово сдвинула брови и подошла ближе.
— Это Емельянова Оксана Петровна, — сообщил отец, слегка понизив голос. — За документами.
— У Вас есть вопросы ко мне? — спросила поставленным голосом и села на соседний стул.
— Вы — хирург? — слегка поморщилась она, а я кивнула. — Но Вы… дитя.
— Вероника Андреевна первоклассный хирург… — начал отец, но я подняла руку, останавливая его, а потом ответила:
— Да, я хирург. К сожалению, Ваш сын прибыл в очень плохом состоянии. Шансов было крайне мало.
— Я слышала, — поджала она губы. — Шанс был, если бы не эта его бестия, царствие ей Небесное.
— Уверяю Вас, это не сыграло решающей роли, — сказала мягко, а она отвернулась, проронив:
— Если бы не она, этого бы вообще не случилось.
Поднялась, взяв папку со стола, и пошла к двери. А мне стало весьма любопытно, что она имела ввиду, я поморщилась и сказала отцу:
— Попробую утешить.
Он кивнул хмуро, а я выбежала в коридор, догнав торопившуюся покинуть место смерти сына женщину уже на улице.
— Оксана Петровна, — окликнула я ее, а она встала, как вкопанная. Я подошла ближе и увидела, что ее плечи содрогаются. — Мне очень жаль, — сказала мягко, — я долго билась за его жизнь, правда.
— Это все она, — ответила Емельянова зло, — она! Пока ее не было в жизни сына, он был спортсменом, ездил на соревнования, медали выигрывал! Потом аппендицит, эта курва и понеслось! Связался с какой-то шайкой! Бандитская подстилка! — она сорвалась на крик, а прохожие стали обходить нас стороной. — Так ей и надо! Допрыгалась! Тварь!
Я сделала шаг назад, но она вдруг резко уткнулась в свои ладони и горько заплакала. Оставить ее так было бы свинством, я вновь подошла и осторожно погладила ее по плечу, слегка сжав и не зная, что
— Я верю Вам, — сказала, немного успокоившись, — и на больницу жалоб подавать не буду. Я читала о Вас отзывы в интернете, Вы хороший врач. И Ваш отец, он пять лет назад меня оперировал. Гены, как говорится, не вода. Но эту тварь я не прощу никогда.
— Думаете, это она втянула его? — спросила осторожно, а женщина презрительно фыркнула:
— Уверена! Все с неё началось. Сначала пьянки, потом драки, потом оружие появилось. Отнекивался ещё, мол, игрушечное, для проформы, только выглядит, как настоящее… и что теперь? Нет моего Сенечки… Квартиру ей снял, сам переехал, жила в халупе какой-то, не то общежитие, не то коммуналка, не то бордель, да там бы и оставалась!
Она резко сплюнула себе под ноги, сбросила мою руку и торопливо пошла в сторону остановки, а я осталась стоять, хлопая глазами от растерянности. Мотнула головой, приходя в себя, и вернулась к отцу.
— Удалось? — спросил, едва я прошла, а я покачала головой и скривилась:
— По-моему, только хуже сделала. Кричала, обзывала и обвиняла Татьяну.
— Рискую показаться бездушным, но для нас это скорее положительный аспект. Тяжбу мы бы не потянули.
— Коньяк есть? — спросила хмуро, а отец прищурился:
— Не за рулем?
— Черт, — поморщилась в ответ, а потом пожала плечами: — Тут заночую, все равно завтра на смену.
— Закрой на ключ, — кивнул он на дверь и выудил откуда-то из-под стола начатую бутылку и две стопки.
«И у меня семейный ужин» — подумала между делом.
Мы просидели часа два, я откровенно халтурила, пила по чуть-чуть и зевала во весь рот, а когда отец засобирался, вызывая такси, легла на диван и пробубнила:
— Посплю у тебя, на втором проходной двор.
— Мудрое решение, — кивнул отец, поцеловал меня в макушку и, подхватив портфель, отправился домой.
Я полежала немного, закрылась на ключ и бесцеремонно села за его стол. Понятно, что мать Емельянова расстроена гибелью сына и, как и матери Гаскиной, ей нужно было кого-то обвинить, чтобы было легче, но такая уж ли это выдумка? В прошлый раз я распечатала ее личное дело не полностью, оставив лишь страницу с паспортными данными, сейчас же меня интересовала анкета, которую она заполняла при приёме на работу. Если познакомились они уже в больнице, то в ней должен быть адрес той самой «халупы», ведь, по словам все той же Емельяновой, квартиру ей снял ее сын. Хотя, получается, что им.
Адрес был, я посмотрела на карте район и слегка поморщилась: одной туда ехать не следовало, да и за руль до завтра все равно нельзя. Набрала Толе, звонок он проигнорировал, я разозлилась и позвонила Кареву.
— Ещё ужинаешь?
— Ага, — отозвался вяло.
— Пил?
— Нет, но очень хочу.
— А хочешь, скажу, что вопрос жизни и смерти?
— А это так?
— Нет, конечно, просто я выпила и мне нужно сопровождение в не самый благополучный район.
— Да это, считай, одно и то же! — обрадовался, сказав мимо трубки: — По работе, мне пора, — а потом деловито осведомился: — Куда подъехать?