Буддизм в современном мире
Шрифт:
Учитель в ламаизме – это не просто преподаватель каких-либо дисциплин. Этот человек постоянно наблюдает за своим учеником, воспитывает его, лечит его и следит за каждым его движением. Для ученика учитель – это отец и мать в едином лице, это мудрый врачеватель и воспитатель, это опытный педагог и великий мастер. Учитель обязан изучить своего ученика досконально: и его характер, и особенности его физиологии, и его слабости и сильные стороны, и его психологию. И только в буквальном смысле поняв, из чего состоит ученик, учитель мог приступить к испытаниям, проверяя его на «прочность». Если ученик проходил все тесты, он допускался к обучению. Причем обучение подбиралось строго индивидуально, с учетом всех психофизиологических особенностей обучаемого.
Наставник нес персональную ответственность за своего ученика. Причем ответственность эта понималась гораздо более широко, чем ответственность «за жизнь и здоровье» школьника в западных школах. Лама принимал на себя ответственность за всю дальнейшую жизнь ученика,
А такое бывало, о чем говорят тибетские предостережения. Именно поэтому отбор учеников производился чрезвычайно тщательно.
Алама всегда помнил, от кого пришел Гаутама в его общину. В общине созерцателей Гаутама достиг многого. Успехи его впечатляли. Он стал всеобщим любимцем, ибо никогда не отказывал в помощи и всегда находил силы для того, чтобы поддержать другого. Казалось, что этот человек вовсе никогда не устает. Он был вынослив, как буйвол, силен, как лев, и ловок, как леопард. Его тело было закалено аскезой у Араты, дух силен, ум строен и настойчив. Мягкое обхождение и всепоглощающая доброта помогали ему обращать сердца в его пользу. Причем нельзя было отрицать, что Гаутама обладал внешней привлекательностью, что, конечно, может и не важно для адепта, который ищет истину, однако, тем не менее, в глазах окружающих только поднимает авторитет общины. Да, ученик был завидный. Негоже цепляться за такие мысли, ибо любая зацепка за земное есть привязка к этому изменчивому миру, однако пока мы живем здесь, на этой земле! А как интересно было беседовать с Гаутамой вечерами, когда все практики были закончены, и можно было отправляться на покой. Никогда и не с кем ему не приходилось вести таких интересных бесед, даже, нужно признаться, с его старым другом Уддахой. Уддаха тоже заприметил выдающегося ученика, и вскоре его визиты стали более частыми, а разговоры втроем более длительными. Казалось, так будет всегда, но Алара немало пожил на свете, чтобы не чувствовать: как новая луна сначала набирает силу, полнеет и расцветает, так потом она становится все меньше и меньше, превращаясь в тонкий серп, чтобы затем исчезнуть с небосклона.
Гаутама, как и новая луна, расцветал в общине. Расцветал долго, согревая своим светом и своих сотоварищей по общине, и учителей. Однако теперь все повернулось вспять. В его беседах появлялось все больше вопросов, на которые ни Алара, ни Уддаха не могли ответить. Вернее, они отвечали, однако их ответы вовсе не удовлетворяли Гаутаму. Впрочем, учителя и сами признавали, что передают лишь ответы предыдущих учителей. Освоив науку созерцания, Гаутама вскоре превзошел лучших учеников и, надо признаться, не отставал от своих учителей. Учить его больше было нечему… Алара как-то поделился своими сомнениями с Уддахой. Тот только скорбно кивнул головой – он сам заметил, как уходит от их учений Гаутама. Да, тому нужно было иной. Нечто большее… Однако он не терял надежды удержать этого ученика, украшение общины. Только вот как это сделать? Этого не знали ни один, ни другой.
Однако уход Гаутамы из общины все равно для всех стал неожиданностью. Как-то, после вечернего сбора, когда вся община собралась расходится после проповеди, которую на этот раз вели оба учителя, Гаутама поднялся со своего места, накинул на плечи золотистый плащ, и обернулся, чтобы последний раз взглянуть на своих братьев, собравшихся вместе. Как будто чувствуя, что сейчас произойдет нечто важное, ученики застыли. Никто не расходился. Разговоры замерли на устах. Взгляд Сиддхартхи проплывал по лицам, которые стали за годы отшельничества родными ему, он видел глаза, направленные на него, глаза ждущие, глаза удивленные, глаза печальные, самые разные глаза, в которых единым было одно, – желание, чтобы он не уходил. Единственная невысказанная
– Достопочтимые! Спасибо вам за все, что вы сделали для меня. Никогда я не забуду вашей доброты. Однако нельзя камню долго лежать на одном и том же месте, иначе он зарастем мхом. Позвольте же мне покинуть вас.
Уддаха быстро вскинул глаза на Гаутаму. Лицо ученика было непроницаемо. Однако нет, это было не лицо ученика. Это было лицо человека, который понял суть явления, и не имеет больше желания заниматься им. Это было лицо равного ему. Взглянув в глаза Сиддхартхи, Уддаха увидел там нечто такое, что сразу же заставило его забыть о том, какие доводы он готовил, чтобы удержать Гаутаму в общине. Этот отшельник знал больше, чем его учителя. И Уддаха ничего не сказал…
Однако Алара был иного мнения. Он обнял Сиддхартху за плечи, и, глядя ему прямо в глаза, вопрошал:
– Отчего же ты покидаешь нас, Гаутама? Разве ты видишь изъяны в нашем учении? Разве есть учение более чистое, чем наше? Где ты будешь его искать?
– О мудрейший! Нет учения превыше вашего. Я не видел такого. Однако я не вижу никакой пользы в созерцании.
– Как?! – в один голос воскликнули оба учителя.
– Разве не учили Вы, о достойнейшие, о неизменности души? Какую же пользу может дать ей созерцание или любая другая практика? Если душа неизменна, что может повредить ей либо возвысить ее? Разве не смешными будут наши попытки как-то воздействовать на нее? Разве не все равно будет Атману, в какой оболочке придет к нему эта душа, ведь она остается все той единой и неменяемой сущностью? Право же, Атман кажется мне слишком разборчивым, если он станет обращать внимание на развитие нашего духа, ждать, когда он подготовит душу к встрече с Божественным, если подарок-то не меняется никак… Итак, душу мы совершенствовать не можем, можем лишь совершенствовать наш дух. Но ни дух, ни тело наше не нужны Атману. Не кажется ли Вам, что в этом случае наши практики теряют свой смысл?
Учителя застыли пораженные. То, что говорил этот человек, было совершенно ново. Это было кощунственно, не влезало ни в какие рамки, это было совершенно ничем не подкрепленное утверждение, свержение всякого авторитета… Они могли опровергнуть каждое слово Гаутамы. Однако его слова оглушили их. Они могли сказать многое. Что он не понял всю полноту их учения, иначе никогда бы не произнес этих слов. Что на самом деле все намного сложнее. Что за их плечами стоит опыт целых поколений учителей. Что не стоит доверять своему изменчивому разуму… Но было в глазах говорившего нечто такое, что мешало говорить. Что само утверждало свою правоту. Что сеяло смятение в их душах.
Уддахаа поднялся и стал рядом с Алларой. Он протянул руку и положил ее на плечо Сиддхартхе.
– Нам нечему тебя учить. Иди с миром. И пусть Атман направит стопы свои.
Сиддхартха улыбнулся своей такой знакомой, милой всепонимающей улыбкой, поклонился обоим учителям и направился прочь. По общине пробежал ропот. Сиддхартху провожали долгими печальными взглядами. Для всех он так и остался загадкой. Кто же он на самом деле? Запутавшийся отшельник? Неусидчивый аскет? Капризный царевич? Или правда, человек, который видит дальше, чем даже их учителя? На эти вопросы каждый отвечал по разному. И каждый не был уверен в правоте своих ответов.
Аллара повернул голову к старому другу:
– Почему ты отпустил его?
И услышал еле различимый, тяжелый шепот, выдающий глубокое волнение мудрого отшельника:
– Сегодня мы потеряли только одного из учеников. Однако если бы он остался, мы потеряли бы всю общину…
Ламаизм имеет свои особенности, которых нет в других буддийских школах. Так, последователи этой религии считают, что буддийские божества могут воплощаться в реальных земных людей, чтобы иметь возможность проповедовать человечеству. Таковы, например, легендарные личности Тулку, Хубилган, Гэсэн, Хутухта. Эта идея является заимствованной из более ранних народных верований народов, исповедующих ламаизм. Ведь буддизм достаточно естественно взаимодействовал с самыми различными местными культами, иногда вплетаясь в них, иногда дополняя их, иногда замещая эти верования. Точно так же возник и ламаизм: традиции ваджраяны были сплавлены с местными религиозными традициями, переосмыслены в новом ключе и преподаны в виде новой формы буддизма. Старинные добуддийские божества «приняли буддизм», «встречаясь» в легендах с самим Буддой или Далай-ламой, и, «освященные» таким образом, стали святыми буддийского пантеона, которым можно поклоняться в буддийских храмах.
Конец ознакомительного фрагмента.