Буддизм
Шрифт:
Утверждается также, что садхаке необходимо избавится от следующих десяти привязанностей, или уз:
1. Иллюзии "Я";
2. Сомнения;
3. Привязанности к обрядам и ритуалам;
4. Чувственной жажды;
5. Недоброжелательности;
6. Жажды тонкоматериального существования;
7. Жажды нематериального существования;
8. Самомнения;
9. Неугомонности;
10. Неведения.
Существует два вида Восьмеричного пути. Один путь предназначается для мирян, он считается более мягким и длительным. Другой путь, – для продвинутых подвижников. Путь, предназначенный для мирян, не предполагает непременное достижение Просветления. Его цели несколько более приземлённые: сделать данное воплощение более чистым, накопить заслуги для другого, более подходящего для духовной практике воплощения. Мирской Восьмеричный путь предполагает различные виды жертвоприношений, благотворительность, добродетельную
И последняя ступенька, которую мы рассмотрим, это правильное мышление. Оно включает в себя: мышление, свободное от страсти, враждебности и жестокости. Наверное, обширные комментарии в данном случае не понадобятся. Действительно, разве можно делать правильные выводы, в пылу гнева, или же сгорая от страсти, или же стремясь причинить вред человеку? Стоит лишь добавить, что правильное мышление практикуется не само по себе, а комплексно с такими ступеньками, как правильное действие, правильное осознание и правильное понимание.
Таков Великий Восьмеричный путь, предложенный человечеству Буддой. Сам Будда не раз указывал на важность и прелесть этого пути, как на единственную дорогу, ведущую к Освобождению. Вот слова самого Будды о его открытии: «Свободен от боли и мучений этот путь, свободен от стенаний и страданий; это совершенный путь».
«Действительно, нет никакого другого пути, подобного этому по чистоте видения. Если вы последуете по нему, вы положите конец страданию».
«Прислушайтесь, потому что найдено Бессмертное. Я открыл, я изложил Истину. Раз я открыл её вам, действуйте! И эту высшую цель праведной жизни, ради которой сыны благородных семей справедливо покидают дома для бездомной жизни: её вы вскоре, в этой жизни, познаете для себя, достигнете, и овладеете ею».
Ночь сегодня была необычайно темна. Умный конь тихо шёл рядом, стараясь ступать как можно мягче. Сиддхартха волновался: вдруг кто-то увидит их? Ему так хотелось избежать прощаний, уйти тихо. Он сказал отцу, что решение его непреклонно, отец согласился с ним. Чего же ещё? Однако одно дело сказать это отцу, а другое – уйти, вырваться из цепких объятий Махапраджапати, Гопы, Ясодхиры. А как он сможет оторвать от своей шеи ручонки его любимого Рахулы, которого он любил больше жизни своей! Нет, уйти нужно ночью, незаметно, как тень.
Ловкое сильное тело царевича неясным пятном мелькало среди построек, и Чандака, его лучший друг, невольно залюбовался им. В действительности, Сиддхартха мог стать самым великим царём, о котором можно было мечтать: он силён, очень силён, но никогда не похваляется своей силой; он храбр, но не выставляет свою храбрость напоказ. Он мудр и очень много знает, но не кичится этим. Ну а такого красивого царя не сыщешь по всей Индии! И самое главное – Сиддхартха необыкновенно добр. У него золотое сердце. Уж на что добродетелен Шуддходана, все говорят это, но Чандака знал, что далеко отцу до своего сына. Царевич был готов отдать последнее, лишь бы тому, кто находился с ним, было хорошо. Его глубоко трогала любая боль, любая неприятность. Иной раз Чандака смеялся над своим другом и господином: разве можно, в самом деле, принимать мелкие неприятности так близко к сердцу? И что он сказал, этот мягкосердечный юноша? Что он ответил своему другу, своему верному слуге Чандаке? До самого гроба Чандака не забудет его слова. Он наклонился к земле, поднял оттуда маленькое пёрышко, подбросил его вверх и поймал на ладонь. Затем, с улыбкой глядя в глаза Чандаке, взял его руку в свою и опустил туда пёрышко. Чандака смутился: часто он просто не понимал Сиддхартху. Но тот лишь улыбнулся.
– Лёгкое, правда? Мы почти не чувствуем его.
Чандака пожал плечами. Он привык, что его друг часто говорит загадками. Он молча ждал объяснения.
– Но представь, что это пёрышко попадёт не на руку, а в глаз…
Чандака застыл, пытаясь понять. Да, да! Кажется, он начал понимать Сиддхартху. Да, может быть, это он огрубел,
Ничего не сказал Чандака в ответ, но весь вечер думал над словами Сиддхартхи.
Тихий шорох прервал его размышления. Сиддхартха припал к земле, присев на колени. Кандхака, верный его конь, тотчас же застыл рядом. Нет, ничего. Сиддхартха облегчённо улыбнулся. Они снова стали пробираться к воротам. Там предстояло самое трудное: нужно было чем-то отвлечь стражу, а потом попробовать отворить тяжёлые запоры, ибо уже в течение нескольких лет Шуддходана приказывал запирать ворота на ночь, да и днём во дворец пропускали уже не всех… Сиддхартха знал, что это делается из-за него. Особенно отец боялся визита странников. Это было очевидно, ибо раньше дворец в Капилавасту полнился различными странствующими монахами, нищими тружениками и отшельники. Все знали, что во дворце Шуддходаны всегда можно получить щедрое подаяние, и поток святых людей не иссякал. Но за последние годы Сиддхартха не видел ни одного странника… Одно время он даже засомневался: а не перевелись ли они в Капилавасту? Однако причина была в другом: стража получила строгое предписание не пускать во дворец странников, дабы не нарушать покой царевича…
Вот они у самой дворцовой стены. Молодые сильные парни, коими были в эту пору Сиддхартха и его друг, могли легко перебраться через неё. Но как быть с лошадью? Чандака возьмёт себе коня в городе, но царевич никак не хотел расстаться со своим Кандхакой, служившим ему верой и правдой долгие годы. Решили, что царевич останется ждать в тени, пока Чандака не разведает, можно ли открыть ворота. Чандака кошкой скользнул в тень. Сиддхартха остался один.
И вновь его сердце наполнилось тоской. Он вспомнил лицо спящего сына, так безмятежно улыбающегося во сне… Он вспомнил губы Ясодхиры, её нежные объятия… Он вспомнил печальные глаза отца. Завтра у них будет горе… Как они переживут это? И это горе принесёт им он, он, который никогда, ни за что на свете не допустил бы, чтобы хоть одна слезинка упала с ресниц любимых им людей… Такова ирония богов… Но ведь как можно остаться, как можно дальше жечь эту жизнь, когда конец заранее известен? Он уже видит старость своего отца, но ему придётся увидеть и старость его любимых жён, их увядание, свою старость… Ему придётся перенести ещё много смертей, каждая их которых будет рвать его сердце калёной стрелой… Он просто не может покорно ждать этого. Это не в его силах. Он должен найти средство победить страдание, или же погибнуть молодым, в расцвете сил, не познав позорной немощи старости. Он должен уйти, уйти, пока не поздно. Пока есть решимость и силы. Пока ещё разум не оставил его…
Чандака вернулся быстрее, чем он рассчитывал.
– Идём! – возбуждённо шептал он, – Ворота открыты! Стража забыла закрыть ворота!
Царевич глубоко вздохнул. Вот он – знак. Значит, надо идти. Сами боги указывают ему путь. И он должен слушаться их.
Следуя Восьмеричному пути, буддист обретает Просветление. Но нелёгок Восьмеричный путь. Сам Будда старался не концентрировать внимание практикующих на его трудностях, указывая более на прелести этого пути, на ту великую цель, к которой он ведёт. Приспосабливая буддийское учение к реалиям повседневной жизни, где только возможно, он, однако, указывал, что достижение Нирваны для мирянина сопряжено с огромными трудностями, что путь монаха более эффективен. Однако и для человека, покинувшего мир ради достижения Просветления, процесс религиозного служения вовсе не усеян розами. Однако те достижения, которые он обретает на этом пути, должны, по мнению Будды, значительно перевешивать те трудности, с которыми он сталкивается на своём жизненном пути.
«Представьте, что домохозяин, или его сын, или кто-либо, переродившийся в благородной семье, слышит Дхамму; и, услышав Дхамму, он обретает веру в Татхагату. И, наполненный этой верой, он думает: "Стеснительна жизнь домохозяина, как грязная дорога; а бездомная жизнь – как чистый воздух. Нелегко, живя дома, практиковать праведную жизнь, всецело правильную, всецело чистую, как полированная раковина. Что, если я сбрею волосы и бороду, надену желтые накидки, и, оставив дом, буду странствовать бездомным?" И через некоторое время, отказавшись от малого достатка или отказавшись от большого достатка, отказавшись от малого круга родственников или отказавшись от большого круга родственников, он сбривает волосы и бороду, надевает желтые накидки, и, оставив дом, странствует бездомным.