Буддизм
Шрифт:
«У меня есть желание, ибо я имею чувствования». Так вот оно что! Действительно, не зря, видимо, человек наделён глазами, которые которым приятно видеть красивое; языком, который стремится заполучить что-либо вкусненькое; чувствительной кожей, которая любит нежные прикосновения и тепло; ушами, для которых нет лучшего наслаждения, чем слушать любимую музыку и ласковые слова; носом, который предпочитает нежные и изысканные запахи. Разве не так? В самом деле, разве не наши чувства порождают наши желания? Зачем глухому музыкальный центр? Зачем слепому прекрасная жена? Нужна ли человеку, который ничего не чувствует, мягкая постель? Выходит, в самом деле, наши чувствования порождают наши желания. Однако в таком случае мы попадаем в замкнутый круг: рождаясь в человеческом обличье, мы автоматически становимся обладателями чувств, которые порождают желания, обуславливающие наше новое перерождение опять-таки в этом мире и опять-таки с данным набором органов чувств! Однако могут ли чувства сами по себе породить желания? Нет, отвечает Будда.
«Я чувствую, ибо соприкасаюсь с внешним миром». Это совершенно
«Эти соприкосновения производятся действием моих шести чувств», – поясняет Будда принцип чувствования. Ничего мистического – желания порождаются нашими органами чувств посредством их взаимодействия с окружающим миром. Достаточно логичное утверждение. Однако буддизм не был бы самой рациональной религией, если бы не пошёл в своих рассуждениях дальше, объясняя уже сам процесс возникновения чувствований:
«Мои чувства проявляются, ибо, будучи индивидуальностью, я противопоставляю себя безличному». Итак, мы вплотную подошли к одному из основных положений буддийского учения. Будда видит корень человеческих бед именно в индивидуальности, которая отделяет человека от окружающего его мира. В самом деле: если представить, что мы и мир – единое целое, то многие наши вожделения и стремления окажутся просто смешными. Зачем желать что-то, если это что-то и есть часть этого мира, а значит, и тебя самого! Абсурдным же мы считаем желание «завладеть» собственной ногой или рукой. Хотя для инвалида, который чувствует «отделённость», «индивидуальность» своей парализованной конечности, подобное желание вовсе не кажется нелепым. Но разве не так устроен мир? Разве мы не на самом деле являемся индивидуальностями? Разве есть какое-то иное состояние? А если и есть, то почему человек, как правило, не знает об этом? Почему большинство людей живёт именно как индивидуальности? Кто заставляет человека ощущать свою отделённость от «мира бытия»? Разум, отвечает Будда. Человеческий разум.
«Я индивидуальность, ибо я имею сознание, пропитанное сознанием этой личности». Человек может самостоятельно мыслить, он может осознать себя, и он осознаёт себя как личность, ибо это самый естественный вывод, который выводится самим человеческим существованием. Однако совсем маленькие дети, например, ещё не знают, что они являются индивидуальностями. Может быть, потому, что их разум ещё только начинает свою деятельность?
«Это сознание создалось вследствие моих прежних существований». Здесь Будда, во-первых, подтверждает более ранние индусские верования о перерождениях, а во-вторых, даёт чуткое указание, откуда берутся наши такие стойкие убеждения и взгляды. В самом деле, уже у младенца можно заметить черты индивидуальности и зачатки будущего характера. Опытные педагоги утверждают, что «воспитать» какие-то черты характеры у ребёнка в принципе невозможно. Характер он даётся от рождения, вот развить те или иные его черты можно по-разному. Учёные объясняют этот феномен наследственностью, буддисты – прошлыми перерождениями.
«Эти существования омрачили моё сознание, ибо я не знал», – заключает Будда. Итак, мы вплотную подошли к главной причине страданий: к незнанию. Именно невежеством Будда и объясняет все человеческие невзгоды. «Братья! Не для того я пришёл, чтобы предложить вам какие-либо догмы, и я не требую от вас веры в то, во что веруют многие другие. Только к просветлению, ничем не ограниченному, призываю я вас; пользуйтесь собственным умом, развивайте его вместо того, чтобы позволять ему тупеть. Я заклинаю вас – не уподобляйтесь диким зверям ли глупым овцам. Я молю вас – будьте здравомыслящими людьми, – людьми, трудящимися неутомимо для овладения истинным знанием, которое победит страдание». Это сказал Будда…
Сиддхартха имел всё, что только мог иметь потомок царского рода. Однако он не был счастлив. Отдавая своё тело ласкам прекраснейших девушек, он всё равно не мог избавиться от ощущения, что все эти наслаждения ненадёжны, что они в чём-то ему мешают, закрывают собой нечто важное. Отец его не стремился приобщать его к государственным делам, но царевич видел, что он чем-то встревожен, и только старается делать вид, что полностью счастлив. Да и постоянные наслаждения и бездеятельная жизнь начала надоедать царевичу. Он не видел смысла в такой жизни. Сиддхартха физически ощущал, что попусту теряет время, упускает что-то важное, нечто, для чего он, собственно, и родился.
Девушки впадали в панику, видя, что их чары не действуют на царевича. Он всё с большей неохотой смотрел на их танцы, всё холоднее отзывался на их ласки, всё реже уединялся со своими жёнами в чертогах дворца. Всё чаще прекрасный царевич уединялся в саду, и тогда мешать ему было нельзя, – Сиддхартха этого не любил. Уж как они не старались отвлечь его от мрачных его мыслей. Разве не было среди них первых красавиц Капилавасту? Разве не лучше всех они умели танцевать? Разве не владели они искусством обольщения? Но он охладел даже к своим жёнам, красивее которых не сыскать во всей Индии. Впрочем, может быть, рождение сына вернёт его к жизни, и Сиддхартха бросит свои медитации.
Так думали девушки, окружающие царевича по приказу Шуддходаны. Однако только на их чары царь не полагался. Он строго наказал приложить все усилия, чтобы царевич не вышел за пределы дворца. Ибо восприимчивое сердце Сиддхартхи будет жестоко ранено зрелищами страданий людей, от которых его ещё можно оградить во дворце, но никак ни вне его.
Никто не мог понять Сиддхартху. Нет, он не был слепым. Он видел, какими глазами смотрят на него девушки, как они обожают его. Его боготворили во дворце все. Он постоянно испытывал на себе их искреннее и горячее желание угодить ему, привлечь к себе внимание, поймать его мимолётный взгляд, удостоится ласкового слова. Он знал тайные мечтания каждой из дворцовых красавиц – но никому не мог рассказать о видении, которое посетило его одной ночью. Тогда он задержался в саду дотемна, и, возвращаясь во дворец, застал своих прекрасных Апсар спящими. Видимо, они ждали его прихода, да так и заснули, – кто где. Пробираясь между спящими, царевич старался не разбудить никого неосторожным движениям. Впрочем, все отмечали его природную грацию и изящество движений, и теперь он прокрадывался между телами, как лесная кошка. Никто не проснулся, лишь сонные посапывания да неясное бормотание спящих нарушали покой. И вот, уже добравшись до своих покоев, неясное видение взбудоражило Сиддхартху. Он ещё раз оглядел спящих. И содрогнулся от ужаса. В огромном зале, разбросав в беспорядке руки и ноги, разметав по полу спутанные волосы, оскалив рты и закрыв глаза, лежали мертвецы. Они были одеты в прекрасные сари, но теперь сари казались похоронным саваном, скрывающим бесформенные, недвижимые тела. Царевич вздрогнул, усилием воли отогнал видение. Мертвецы исчезли. Однако тень видения всё ещё витала над спящими. Нет, узнать дневных красавиц было нельзя: куда подевалась их красота? Заломанные в нелепых сочетаниях руки и ноги, открытые рты, свисающие груди… Нет, недолговечна их красота.
Всю ночь царевич не мог заснуть. Никогда не говорил он отцу, что уже в течение нескольких дней он тайком покидает дворец. Единственный верный друг его, конюший Чадрака, помогал ему в этом. Только в этих вылазках царевич чувствовал себя свободным, только эти краткие часы он был счастлив. Однако его тяготило, что всё это свершается втайне от отца. Рано или поздно об этом узнают, и тогда отец непременно рассердится, а его друга жестоко накажут. И разве сможет он что-то сделать? Для отца он – нечто вроде красивой драгоценной вещи, которую нужно оберегать от всех бед. Да разве он младенец? У него уже две жены, у него самого скоро появится сын. Да разве может такое продолжатся вечно? Но больше всего ранили его сердца картины, виденные им в мире по ту сторону дворца. Он видел мёртвых. Это было самое страшное зрелище, какое он когда-либо видел. И самое страшное было в том, что он тоже будет таким. Чандрака, его искренний друг, не стал ему врать. Он сказал, что каждый, кто родится, должен умереть. И царский сан не спасёт от смерти. Так какой же смысл во всех этих одеяниях, в роскоши, в любви этих девушек? Несчастные! Как скоротечна юность, и как страшна старость! Да, стариков нет во дворце. Его отец снова обманывает его. Он удалил из дворца всех старцев и старух, и теперь его окружают лишь юные лица. Но там, там, на воле – там стариков много. Как страшны их лица, как уродливы тела! Сначала он думал, что это не люди, а особая порода животных. Но его друг снова объяснил, что это состояние, предшествующее смерти. И мы все будем такими, если нас не убьют в битве или не умрём от болезней. А эти болезни? Сколько насмотрелся на них Сиддхартха вне стен дворца! Вот уж действительно наказание! Твоё тело, такое послушное и прекрасное, отказывается тебе служить, мучает тебя, делает твою жизнь невыносимой. И после этого можно утверждать, что жизнь – прекрасна? Что можно ни о чём не заботится? И после этого можно предаваться наслаждениям? Его слуги не понимают, отчего он так охладел к наслаждениям. Но разве можно наслаждаться, когда у тебя перед глазами стоят страшные язвы того старика, которого он видел на улицах Капилавасту, гниющего заживо! Разве можно радоваться, вспоминая слепые глаза той женщины, которая встретилась ему на окраине города. Она не могла найти дорогу домой, и её тащили под руки. Разве можно танцевать и предаваться страсти, увидев во время одной из своих вылазок страдания умирающего мальчика, которого забрала смерть уже в юном возрасте. И как можно радоваться другим? Неужели они этого не видят? Неужели их глаза ослепли? Или у них каменные сердца? Ведь все вокруг делают вид, что ничего не происходит. Что так и должно быть… Нет, он отдаст всю жизнь, чтобы победить болезни, страдания и смерть. Пока они есть в этом мире, уме уже никогда не обрести покой. Он должен стать победителем, или погибнуть. Он не может быть таким же, как все, и покорно ждать, пока его члены ослабеют, голова станет глупой, а тело – больным, открытым для смерти… Он должен найти путь избавления.
Основа буддийского учение – Четыре Благородных истины. Суть этих истин в общем изложена нами ранее. Первая из этих истин провозглашает существование страдания. «Существование есть страдание, ибо в нём заключены старость, смерть и тысяча страданий». Рождается человек в страдании, в страдании живёт, также в страдании и умирает. Болезни есть страдание, расставание с тем, что любимо и привычно есть страдание, невозможность достичь цели есть страдание. Таков главный пессимистичный вывод Великого Учителя. Будда утверждал, что на земле человек рождается не для счастья. Человек рождается потому, что он не смог «унять колебания дхарм», вследствие собственного невежества. Человек рождается, потому что он ощущает себя личностью, выделяет себя из окружающего мира, питает собственное эго. В этом мире у него есть возможность познать истину, встать на истинный путь, осознать свои заблуждения и усилием воли успокоить свой ум и свои чувства.