Будем как солнце. Книга символов

Бальмонт Константин Дмитриевич

Так темной полночью рожденные Воззванья башенных часов, Моей душою повторенные, Встают как говор голосов. И льнут ко мне с мольбой и с ропотом: «Мы жить хотим в уме твоем». И возвещают тайным шепотом: «Внимай, внимай, как мы поем. Мы замираем, как проклятия, Мы возрастаем, как прибой. Раскрой безгрешные объятия, Мы все обнимемся с тобой». И

я взглянул, и вдруг, нежданные, Лучи Луны, целуя мглу, Легли, как саваны туманные, Передо мною на полу. И в каждом саване — видение, Как нерожденная гроза, И просят губы наслаждения, И смотрят мертвые глаза. Я жду, лежу, как труп, но слышащий. И встала тень, волнуя тьму. И этот призрак еле дышащий Приникнул к сердцу моему. Какая боль, какая страстная, Как сладко мне ее продлить! Как будто тянется неясная Непрерываемая нить! И тень все ближе наклоняется, Горит огонь зеленых глаз, И каждый миг она меняется, И мне желанней каждый раз. Но снова башня дышит звуками, И чей-то слышен тихий стон, И я не знаю, чьими муками И чьею грудью он рожден. Я только знаю, только чувствую, Не открывая сжатых глаз, Что я как жертва соприсутствую, И что окончен сладкий час. И вот сейчас она развеется, Моя отторгнутая тень, И на губах ее виднеется Воздушно-алый, алый день.

ПОЖАР

Я шутя ее коснулся, Не любя ее зажег. Но, увидев яркий пламень, Я — всегда мертвей, чем камень — Ужаснулся, И хотел бежать скорее, И не мог. Трепеща и цепенея, Вырастал огонь, блестя, Он дрожал, слегка свистя, Он сверкал проворством Змея, Все быстрей, Он являл передо мною лики сказочных зверей. С дымом бьющимся мешаясь, В содержанья умножаясь, Он, взметаясь, красовался надо мною и над ней. Полный вспышек и теней, Равномерно, неотступно, Рос губительный пожар. Мне он был блестящей рамой, В ней возник он жгучей драмой, И преступно, Вместе с нею я светился в быстром блеске дымных чар.

«Хорошо ль тебе, девица…»

Хорошо ль тебе, девица, Там глубоко под землей? Ты была цветок, и птица, Праздник мой! Хорошо ль тебе, девица, Так глубоко под землей? Ты, как все, лишь день светила, И ничтожно умерла. Глубока твоя могила, Сон и мгла. Ты, как все, лишь день светила, Потускнела, умерла. Твой конец последний близок, Ты остывший бледный труп. Терем твой, девица, низок, Миг твой скуп. Твой конец последний близок, Ты посмешище и труп.

В ТОТ МИГ

В тот миг расставанья в нем умерло что-то, Он с нею был взглядом, не с нею душою. А в ней лишь одна трепетала забота: «О, если б могла я быть вечно с тобою!» Лицо у нее лишь на миг исказилось, Она, холодея, сдержала рыданья. «Прощай», у обоих в душе проносилось, И он ей с улыбкой сказал. «До свиданья!» В тот миг расставанья, как ветер свободный, Он только и ждал, чтоб скорей удалиться. И, вздрогнув, бледнея в тоске безысходной, Она прошептала: «Я буду молиться!»

AD INFINITUM

В храме все — как прежде было. Слышен тихий взмах кадил. «Я смеялся, я шутил. Неужели ты любила?» Дымен смутный трепет свеч, На иконах свет заемный. Каждый хочет в церкви темной От свечи свечу зажечь. В храме будет так, как было. Слышен тихий звон кадил. «А, неверный! Ты шутил. Горе! Горе! Я любила».

К СМЕРТИ

Смерть, медлительно-обманная, Смерть, я ждал тебя года, Но для каждого ты странная И нежданная всегда. Мне казалась упоительной Мысль о том, что ты придешь И прохладою целительной, Торжествуя, обоймещь. И воздушною одеждою Мне навеешь легкий мрак. Нет, обманут я надеждою, Ты придешь не так, не так. Как неведомое, грубое, Ты возникнешь в тишине Как чудовище беззубое, Ты свой рот прижмешь ко мне. И неловкими прижатьями Этих скользких мертвых губ, Неотвратными объятьями Превращен я буду в труп. Но еще не бессознательный, Не затянутый во тьму, И мучительно внимательный К разложенью своему. Вот, рука окоченелая Точно манит и грозит, Синевато-грязно-белая, Искривилась… Гнусный вид! Вот, лицо покрылось пятнами, Восковою пеленой, И дыханьями развратными Гниль витает надо мной. Отвратительно знакомые Щекотания у рта. Это мухи! Насекомые! Я их пища, их мечта!