Буденный: Красный Мюрат
Шрифт:
Колоссальные потери в комсоставе: ранен тяжело Корочаев, убит его помощник – еврей убит, начальник 34-го полка ранен, весь комиссарский состав 31-го полка выбыл из строя, ранены все наштабриги, буденновские начальники впереди.
Раненые ползут на тачанках. Так мы берем Львов, донесения командарму пишутся на траве, бригады скачут, приказы ночью, снова леса, жужжат пули, нас сгоняет с места на место артогонь, тоскливая боязнь аэропланов, спешиваемся, будет разрыв, во рту скверное ощущение и бежишь. Лошадей нечем кормить…
Визиты Апанасенко со свитой к Буденному. Буденный и Ворошилов на фольварке, сидят у стола. Рапорт Апанасенко, вытянувшись. Неудача особого полка – проектировали налет на Львов, вышли, в особом полку сторожевое охранение, как всегда,
Продвижение к Львову. Батареи тянутся все ближе. Малоудачный бой под Островом, но все же поляки уходят. Сведения об обороне Львова – профессора, женщины, подростки. Апанасенко будет их резать – он ненавидит интеллигенцию, это глубоко, он хочет аристократического по-своему, мужицкого, казацкого государства».
21 августа, уже в период отступления от Львова, у Бабеля состоялся характерный разговор с одним из конармейцев: «Разговор с комартдивизионом Максимовым, наша армия идет зарабатывать, не революция, а восстание дикой вольницы». Конармия шла теперь на Люблин, в собственно польские земли, и по этому поводу примечательна следующая запись в бабелевском дневнике: «Солдаты довольны. В Польше, куда мы идем – можно не стесняться, с галичанами, ни в чем не повинными, надо было осторожнее…» Так что можно сказать, что в Галиции буденновцы вели себя еще прилично, а вот в Польше рассчитывали развернуться по-настоящему. О разгроме под Варшавой ни Бабель, ни подавляющее большинство бойцов и командиров Первой конной еще ничего не знали.
28 августа Бабель запечатлел приезд Буденного и Ворошилова в штаб Апанасенко и разнос, устроенный ими начдиву 6-й дивизии: «Приезд Ворошилова и Буденного. Ворошилов разносит при всех, недостаток энергии, горячится, горячий человек, бродило всей армии, ездит и кричит, Буденный молчит, улыбается, белые зубы. Апанасенко защищается, зайдем в квартиру, почему кричит, выпускаем противника, нет соприкосновения, нет удара».
Бросается в глаза, что горячится и ругается в этой сцене исключительно Климент Ефремович, тогда как Семен Михайлович подчеркнуто спокоен. Думаю, что это спокойствие сказалось и на судьбе Буденного. Его карьера, конечно, была не столь блестяща, как у Ворошилова, таких политических высот не достиг, да, по правде сказать, к ним и не стремился. Зато и столь драматических падений, как Ворошилов, Буденный не знал. К числу сокрушительных падений Климента Ефремовича можно отнести и снятие с поста наркома обороны после неудачной войны с Финляндией, и отстранение от командования войсками в завершающий период Великой Отечественной войны, и послевоенная опала, когда Сталин не допускал Ворошилова на заседание Политбюро, называл английским шпионом и явно готовил жестокую расправу над «луганским слесарем Климом», которую предотвратила только внезапная смерть вождя. Можно вспомнить и бесславное участие Ворошилова в «антипартийной группе» 1957 года. Правда, тогда он успел «сменить вехи» и переметнуться к Хрущеву. За это Климента Ефремовича еще три года продержали на почетной должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР, но его политическое влияние упало до нуля.
Семен Михайлович на первые роли в военном ведомстве вообще не стремился, но вполне успешно продвигался по служебной лестнице в 20-е и 30-е годы. В Великую Отечественную руководство попробовало использовать авторитет Буденного среди красноармейских масс и назначало его командовать фронтами и стратегическими направлениями, но вскоре выяснилось, что к условиям современной войны, по крайней мере такой, какую вел Сталин, Семен Михайлович не пригоден. В дальнейшем он занимал уже только почетные, но малозначительные посты. И нисколько этим не огорчался.
Вопреки современным легендам, Бабель показал в своем дневнике, что красные и белые одинаково устраивали погромы и творили насилия. Вот запись от 28 августа: «Мне рассказывают. Скрытно в хате, боятся, чтобы не вернулись поляки. Здесь вчера были казаки есаула Яковлева (союзники поляков; бригада в значительной мере была набрана из перебежчиков
70 лет, Давид Зис – прислужник в синагоге – 45 лет, жена и дочь – 15 лет, Давид Трост, жена – резник. У изнасилованной…
Луна, за дверьми, их жизнь ночью. Вой за стенами. Будут убивать. Испуг и ужас населения. Главное – наши ходят равнодушно и пограбливают где можно, сдирают с изрубленных.
Ненависть одинаковая, казаки те же, жестокость та же, армии разные, какая ерунда. Жизнь местечек. Спасения нет. Все губят – поляки не давали приюту. Все девушки и женщины едва ходят. Вечером – словоохотливый еврей с бороденкой, имел лавку, дочь бросилась от казака со второго этажа, переломала себе руки, таких много».
И тут же следует очередная расправа над пленными: «Взяли станцию. Едем к полотну железной дороги. 10 пленных, одного не успеваем спасти. Револьверная рана? Офицер. Кровь идет изо рта. Густая красная кровь в комьях, заливает все лицо, оно ужасное, красное, покрыто густым слоем крови. Пленные все раздеты. У командира эскадрона через седло перекинуты штаны. Шеко заставляет отдать. Пленных одевают, ничего не одели. Офицерская фуражка. „Их было девять“. Вокруг них грязные слова. Хотят убить. Лысый хромающий еврей в кальсонах, не поспевающий за лошадью, страшное лицо, наверное, офицер, надоедает всем, не может идти, все они в животном страхе, жалкие, несчастные люди, польские пролетарии, другой поляк – статный, спокойный, с бачками, в вязаной фуфайке, держит себя с достоинством, все допытываются – не офицер ли. Их хотят рубить. Над евреем собирается гроза. Неистовый путиловский рабочий, рубать их всех надо гадов, еврей прыгает за нами, мы тащим с собой пленных все время, потом отдаем на ответственность конвоиров. Что с ними будет. Ярость путиловского рабочего, пена брызжет, шашка, порубаю гадов и отвечать не буду».
31 августа Бабель запечатлел в дневнике неудачную атаку частей 6-й кавдивизии на бригаду есаула Яковлева у Чесников, причем руководили атакой лично Буденный и Ворошилов: «Армприказ оставить Замостье, идти на выручку 14-й дивизии, теснимой со стороны Комарова. Местечко снова занято поляками. Несчастный Комаров. Езда по флангам и бригадам. Перед нами неприятельская кавалерия – раздолье, кого же рубить, как не их, казаки есаула Яковлева. Предстоит атака. Бригады накапливаются в лесу – версты 2 от Чесники. Ворошилов и Буденный все время с нами. Ворошилов, коротенький, седеющий, в красных штанах с серебряными лампасами, все время торопит, нервирует, подгоняет Апанасенку, почему не подходит 2-я бригада. Ждем подхода 2-й бригады. Время тянется мучительно долго. Не торопить меня, товарищ Ворошилов. Ворошилов – все погибло к е. м.
Буденный молчит, иногда улыбается, показывая ослепительные белые зубы. Надо сначала пустить бригаду, потом полк. Ворошилову не терпится, он пускает в атаку всех, кто есть под рукой. Полк проходит перед Ворошиловым и Буденным. Ворошилов вытянул огромный револьвер, не давать панам пощады, возглас принимается с удовольствием. Полк вылетает нестройно, ура, даешь, один скачет, другой задерживает, третий рысью, кони не идут, котелки и ковры. Наш эскадрон идет в атаку. Скачем версты четыре. Они колоннами ждут нас на холме. Чудо – никто не пошевелился. Выдержка, дисциплина. Офицер с черной бородой. Я под пулями. Мои ощущения. Бегство. Военкомы заворачивают. Ничего не помогает. К счастью они не преследуют, иначе была бы катастрофа. Стараются собрать бригаду для второй атаки, ничего не получается. Мануйлову угрожают наганами. Героини сестры.