Шрифт:
В небесах, на суше и на море
Будет день, мы верою полны.
Мы пройдём победным ураганом
И рассеем призраки войны!
Из газет:
Смерть короля Георга V может вызвать новый политический кризис.
Убийство судето-немецкими террористами начальника полиции в города Теплице (Чехословакия), взрывы и массовые погромы государственных учреждений,
Падение правительства Лаваля. Новое правительство Французской республики сформирует Альбер Сарро.
Пролог
Кремлёвские разговоры. 1936 г., начало марта.
— Проходите… товарищ Штейнбрюк… садитесь…
Иногда важны не столько слова, сколько интонация, с которой они сказаны. Взгляд, жест, капля пота не вовремя скатившаяся по виску… А еще "запах" искренности или лжи, эманация страха, любви или еще чего-то, что порой оказывается важнее содержания беседы.
Вчера был с докладом секретарь ЦК Ежов. Все еще секретарь…
"Пока еще…" — Сталин не пропустил ни одного слова из того, что говорилось сейчас здесь, в его кабинете, но это не мешало ему думать о своем, тем более что и "свое" и "чужое" было об одном и том же.
— У вас… товарищ Штейнбрюк… есть сомнения в искренности нашего… нового… германского друга? — cпросил он, уловив легкое изменение в интонации разведчика. Уловил и спросил, прекрасно понимая, как корежат, а порой и ломают докладчиков его неожиданные вопросы, да еще и сам "сыграл" интонацией, отметив второстепенное, в сущности, слово "новый".
Какая на самом деле разница, новый это друг или старый? Да и не друг он — гусь свинье не товарищ… Старый или новый, искренний или нет, главное: этот баварский барончик дал нечто такое, что дорогого стоит. А может быть, и вовсе не имеет цены, потому что одно дело, когда "безотказный" Генрих выкладывает на стол "ожидаемые", но весьма сомнительные факты, и совсем другое — когда речь идет о настоящем шпионаже. И ведь он даже не удивился, прочитав в записке Урицкого бесстрастный отчет о "подвигах" секретаря ЦК.
"Не удивился…"
Почему? Да потому что про Зиновьева, Каменева, Троцкого… про всех этих бесов он знал много такого, о чем просто нельзя было говорить вслух. И они про него знали. Но был ли кто-нибудь из них настоящим шпионом? Мог ли стать? Нет, не мог. Как не мог, не смог бы ни при каких обстоятельствах стать шпионом немцев или англичан он сам. Как не был немецким шпионом Ленин, как бы не исходили ядовитой слюной, в сотый раз твердя об этом, злопыхатели. Ильич использовал немцев в своих целях… Мог он сознательно подыгрывать им? Да сколько угодно! Это же политика, в конце концов, а не институт благородных девиц! Но шпионаж… Не двурушничество, не политическое интриганство, не ревизионизм, в конце концов… А вот услышал про Ежевичку и… Гнев? Был и гнев. А вот удивления не было. Почему?
"Не та порода. Дрянь человечишко… Впрочем, и Зиновьев… А Троцкий?"
Увы, этот каяться не стал, и не станет.
"Предатель. Мразь!"
— У вас… товарищ Штейнбрюк… есть сомнения в искренности нашего… нового… германского друга?
— Сомнения должны быть всегда, товарищ Сталин. — Отто Оттович Штейнбрюк удар держал хорошо и "эманация" у него соответствующая: эманация правильно понимаемой — (австрияк!) — субординации, опаски, не без того, но и уверенности в своей правоте, а это, иной раз, значимее прочих обстоятельств.
— Сомнения должны быть всегда, товарищ Сталин, — ответил Штейнбрюк, — особенно в такой работе как наша. Однако замечу, что события последних дней эти сомнения сильно поколебали.
"Разумеется…" — Сталин подошел к столу и взял коробку папирос, успев бросить быстрый, но ничего не упускающий взгляд на разведчиков. Урицкий и Артузов сидели рядом, но казалось, что комкор — корпусного комиссара попросту не замечает.
— То есть… у нас появились серьёзные основания… для доверия этому источнику? — спросил Первый Секретарь, доставая папиросу. — Или всё-таки мы имеем дело… с хорошо продуманной… стратегической… провокацией фашистов?
Могло быть и так, но Ежова-то сдали англичане. Немец только подтвердил, а Кривицкий за правду заплатил жизнью.
"Кривицкого наградить… орденом… Ленина".
— И такую возможность нельзя отбрасывать полностью, — не стал спорить Штейнбрюк, — но пока большая часть переданной нам информации получила прямое или косвенное подтверждение. К сожалению, то, что произошло в Париже тринадцатого февраля, мы не смогли предотвратить, — кинув быстрый взгляд на Урицкого, продолжил:
— Подчинённые товарища Ягоды тоже оказались не на высоте.
"А это… и твои товарищи… товарищ Штейнбрюк… Твои коллеги…"
— То есть вы… товарищ корпусной комиссар… считаете, что вина за произошедшее лежит… на сотрудниках наркомата внутренних дел?
"Отвечай… если такой смелый… отвечай за свои слова!"
— Никак нет, — Штейнбрюк на "провокацию" не поддался. Он гнул свою линию. — По моему мнению, предотвратить покушение в сложившейся ситуации было невозможно. Сейчас, наши сотрудники, подключенные к мероприятиям по выяснению полной картины случившегося, завершают порученную им работу, и, я думаю, через несколько дней мы представим на рассмотрение соответствующий доклад. Но уже сейчас можно сказать, что операция была спланирована грамотно, проведена дерзко и с использованием совершенно новой тактики и техники. Боюсь, там, в Париже, у наших людей просто не было шанса…
— А справка… по… председателю КПК Ежову готова? — Сталин — читавший материалы предварительного расследования, проведенного Слуцким — сменил тему, не употребив слова "товарищ".
"Просрали… — вот и весь секрет".
— Так точно. Вот, — Штейнбрюк протянул Сталину несколько скрепленных между собой листков, до этого момента находившихся в его папке.
Сталин посмотрел на Ворошилова.
— Ты видел?
Ворошилов кивнул. Это ведь его ведомство, так что без визы наркома Обороны справка Разведупра для Политбюро выйти никак не могла.