Будет вам война!
Шрифт:
– Ну, и зачем мне эта страна богатых? – поинтересовался Черняев у огромного выставочного кролика, разгуливавшего по сукну бильярдного стола. – Ну, стремился я сюда, ну, попал… Так на хрена она мне нужна, если я даже такого, как Гамадрил, прогнуть под себя не могу?! То ли дело у нас в звероколхозе…
Кролик поджал уши и, принюхавшись к Даниле, отодвинулся подальше. Спустя минуту Черняев и сам забыл об ушастом собеседнике – в бильярд-холл ввалились Жека, Сергей и Димон, опухшие, словно свежевыловленные утопленники.
События последних дней ввергли в затяжную алкогольную депрессию всю «Группировку Ленинград». Пацанов больше не интересовали ни подшефные оборотни в погонах, ни высокие идеалы петербургской культуры, ни даже проблемы возрождения духовности. Как это часто бывает при недостатке воли к победе, все они почувствовали неожиданное равнодушие к дальнейшей борьбе. С самого утра друзья усаживались за бильярд и, вспоминая звероколхозную юность, поднимали наполненные стаканы с неутомимостью заводных зайцев из рекламы «Энерджайзера». И так, в прозрачной горечи алкоголя, незаметно уплывали еще один сутки…
Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь, и в бильярдную вошли Исабель и Мать. Подтянутые и энергичные, они распространяли флюиды веры, надежды и любви.
– Молодые люди, вы бы хоть закусывали! – степенно пожурила Мать, оценив количество пустых бутылок под бильярдным столом.
– Бедные мальчики! – жалостливо подхватила мулатка, оценив трехдневную небритость друзей. – Совсем одичали!
– Не напоить ли мне вас свежим горячим чаем? – с добродушной снисходительностью прикинула Мать.
– Зачем? – потянул носом Данила. – Лучше свежей холодной водкой…
– Мальчики, вы зря гробите свои молодые организмы, – укорила Исабель ласково. – Заметалин того не стоит…
– А вообще, мы пришли вам помочь! – веско сказала Мать, расставляя перед пацанами чашки с дымящимся чаем.
– Чего только мы на «Блатхату» не натравливали! – засокрушался Сергей. – И ментов, и террористов, и даже гомосеков…
– Сук! – вставила Исабель.
– В смысле? – не понял Димон.
– Сук еще не натравливали!
– Каких еще сук?
– Черных и страшных, – наконец конкретизировала Мать. – Дело в том, что…
Повествование Матери было коротким, но емким. В нем фигурировали коты и собаки, мотояхты и глиссеры на подводных крыльях, разгневанные женщины и ожиревшие олигархи…
14
Сырой ветер хлопал краями шатрового тента над пластиковым столом. Отсюда, с набережной Кутузова, невский простор выглядел неожиданно огромным. Проползающий по свинцовой воде миниатюрный речной трамвайчик оставлял за собой тоненькие серебристые царапинки. Узнаваемый трехтрубный силуэт крейсера «Аврора», скромно сереющий у противоположной Петровской набережной, воспринимался эдакой кинематографической декорацией, выстроенной по заказу «Ленфильма».
Задувало. Батя поднял ворот куртки и пристальным взглядом обвел Данилу, Жеку, Сергея и Димона, молча сидевших напротив. Ветер ворошил их короткие стрижки. Суровые лица пацанов выражали решимость расправиться с ненавистным Гамадрилом любой ценой.
– Во сколько? – чуть сдавленным от волнения голосом спросил Батя.
Данила взглянул на часы.
– Еще семнадцать минут…
Выложив перед собой хронометр, старый урка гипнотизирующим взглядом вперился в секундную стрелку. Время катилось издевательски медленно; минуты твердели, словно смола на сосновых стволах.
– Двенадцать минут…
– Сам вижу! – цыкнул Батя, не отрываясь от хронометра.
Секунды растянулись, сделавшись длинными и емкими. Стрелка переползала от цифры к цифре со скоростью насосавшегося клопа. Напряжение словно материализовывалось до синевы и звона…
– Вот он, сучонок!
Из-под Литейного моста вальяжно выползал крашенный шаровой краской катер, по борту которого четко прочитывалась надпись «Блатхата». На корме, за паутинкой ограждений, угадывался силуэт человека в шезлонге.
Сухая татуированная рука потянулась к биноклю.
– Батя, не туда смотришь, – Черняев кивнул чуть левее. – Сейчас там тако-ое начнется!..
15
Винты за кормой «Блатхаты» вспенивали невскую воду. Чайки парили, высматривая что-то в бурлящем кильватерном потоке. Сидя в шезлонге в позе следователя из ментовского сериала, Заметалин лениво посматривал на исхудавшую черную собаку, привязанную бельевой веревкой к поручню.
Ахмед, на минуту выглянувший из рулевой рубки, воззрился на пса в некотором недоумении. Черные собаки устойчиво ассоциировались в его сознании только с питомником на зоне, где кавказец когда-то отбывал срок по нехорошей статье.
– Владимир Петрович, дорогой, ты что – в Герасим и Му-Му решил поиграть, да? – предположил Ахмед.
– В собаку Баскервилей, – последовало самодовольное.
– А как это?
– А вот так…
Заметалин хлопнул в ладони, и спустя минуту перед шезлонгом возник маленький Магомедик, державший на вытянутых руках накрытый салфеткой поднос.
Пальцы Гамадрила приподняли салфетку не без изящества. На подносе лежал огромный шприц, наполненный полупрозрачной жидкостью. Холодный блеск длинной острой иглы навевал подсознательные ассоциации с врачами-убийцами и пытками в гестапо.
Взяв шприц, Заметалин мягко вдавил поршенек, выпуская через иглу воздух и струйку жидкости.
– Все очень просто, – доверительно пояснил он, подходя к собаке. – Сейчас у нас все просто помешались на черных лабрадорах. Прямо культ личности какой-то!..