Будни драконоборцев
Шрифт:
Николай, сын Петра Евграфовича, Николенька, как его все называли, мог бы сказать, что это уже не первая его охота, и ходил он уже с отцом, но суматоха встречи закружила его, огромное количество столичного народу, сопровождавшего князя окончательно смутило, так что мальчик просто стоял и улыбался в ответ. Да и охота на птицу и все его упражнения по стрельбе в лесу ни в какое сравнение не шли с нынешней. Выходило, что не так уж сильно князь и ошибался.
— Вот, он настоящий рыцарь, который будет сражаться с драконом! Как раз для моей Варвары защитник! Ну что, рыцарь, вот украдет дракон Варвару, пойдешь ее освобождать?
Варварой звали дочь Сергея Сергеевича. Она была где-то на полгода младше Николеньки и, честно говоря, отношения у мальчика с ней были сложными. Она и в совсем юном возрасте была существом весьма вредным и любящим
Впрочем, сейчас Николеньку ничто не могло сбить с совершенно восторженного настроения. Первое участие в охоте наравне со взрослыми сильно поднимало его в своих собственных глазах, превращало мальчика в воина. Было так здорово стоять среди всей этой суеты, ощущать за плечами подаренное прошлой осенью ружье — ружье, к которому он уже приноровился, но у которого теперь заменили ствол для дроби на ствол для пулевой стрельбы: все по-настоящему, все всерьез. Ощущать, что он тоже является полноправной частью этого таинства под названием охота. Да еще какая охота: охота на дракона!
Тут надо ненадолго прервать наше повествование и сделать кое-какие пояснения для читателей, не так хорошо знакомых с географией края. Деревенька Агапкино, как и прочие владения Петра Евграфовича и Сергея Сергеевича, располагалась в N-ском уезде Западной губернии. И хотя в летописные времена эта губерния славилась своими Соловьями-Разбойниками и Змеями-Горынычами, то теперь, в наше время, обилием драконов похвастать никак не могла. То ли рыцари прошлых времен все-таки расправились с драконами окончательно, то ли общая неспокойность и людские волны, не раз за прошедшие столетия прокатывавшиеся по территории губернии, заставили драконов искать более спокойного пристанища, то ли сыграло свою роль уменьшение лесов вследствие хозяйственной деятельности и, следовательно, уменьшение укромных мест, необходимых для гнездования, — в будущем наука, вероятно, даст ответ на этот вопрос. Но на существо дела это уже не повлияет — драконов в Западной губернии не осталось, и лишь крайне редко залетные из Кавкасиони или еще дальше — из-за Хвалисс — ящеры будоражили местных жителей. И если в недалеком Придонье драконов видели чуть ли не каждый год, в крайнем случае через год, то жители N-ского уезда уже и забыли, когда в последний раз к ним залетал крылатый змей.
Вот почему в сообщение о том, что где-то на Белом Кряжу, недалеко от Агапкино, появился дракон, первоначально никто не поверил. Но встречи с драконом повторились, а потом дракон утащил козу самого Агапкинского старосты, Платона. Козий пастух Емелька довольно быстро унес ноги при появлении ящера и подробности поведать не мог, а вот собаку, которая вместе с Емелькой пасла коз и оказалась храбрее человека, агапкинцы нашли просто перекушенной пополам. Примчавшись на место и осмотрев остатки мохнатого козопаса и многочисленные следы драконьих лап, Петр Евграфович понял, что дракон — это не шутка, что это не привиделось спьяну его мужикам, и начал действовать.
В первую очередь он снарядил гонца в столицу, к Сергею Сергеевичу, с указанием спешить-лететь в родную сторону как можно скорее, жалеть время, а не себя, потому что понимал — упустить дракона практически в своем имении для такого любителя охоты, как князь, будет смертельным огорчением. А такое огорчение друга не менее огорчило бы и самого Петра Евграфовича. Во-вторых, надо было разузнать поточнее, где логово самого дракона, причем разузнать аккуратно, не спугнуть, не дать понять, что им заинтересовались и готовят облаву. Надо было послать за колдуном и велеть тому готовить амулеты и заклинания, соответствующие случаю. Наконец, надо было успокоить своих крестьян, которые, узнав о пришествии дракона, впали-таки в совершенно апокалипсические настроения, готовились не меньше чем к концу света, вспомнили все древние сказки и прятали коров, коз и дочерей, вместо того, чтобы дать им нагуляться в теплые летние месяцы.
Петр Евграфович выдал мужикам пули и порох из личного запаса, велел вооружить всех пастухов, хотя особого толку из этого не получилось: обнаглевший дракон уволок еще одну телочку, а пастух, вместо того чтобы оказать сопротивление, бросил вверенное ему ружье и дал деру. Из рассказа этого пастуха выходило, что хотя дракон и молод, но является весьма крупным экземпляром и подходить к охоте на него надо со всей серьезностью. Жена Петра Евграфовича, поначалу относившаяся к приготовлениям со своей обычной легкостью, встревожилась после этого известия, вообще не хотела отпускать не то что сына, но даже и мужа, и предлагала вызвать войска. Но в конце концов ей пришлось смириться, и единственное, что она себе позволила, так это заказать мужу и сыну в уездном городе амулеты от драконьей магии и заставила своих мужчин надеть эти побрякушки.
И вот, наконец, все было готово, муж и сын расцелованы на дорогу, Никифор — старый слуга Петра Евграфовича и воспитатель Николеньки — сотворил все известные ему ритуалы против драконьей магии, и Агапкино, как ближнее к драконьему логову селение (меньше часа до Белого Кряжа), превратилось на вечер в центр мироздания. Князь принялся знакомить своего друга с прибывшими с ним важными персонами. Постоянно звучали титулы и звания, их высокоблагородия и высокородия любезно раскланивались с хозяином. Может быть, в другой ситуации они бы вели себя с провинциальным помещиком гораздо более надменно, но близость князя и сама необычность ситуации делали высоких лиц гораздо более покладистыми. Поняв, что сия тягомотина надолго, потом еще и на ужин отца затащат — положено ведь перед охотой — Николенька тихонечко выскользнул из блестящего столичного круга и отправился побродить по деревне.
В стороне от господ слуги, загонщики, прибывшие из соседних сел, и местные мужики образовали свой круг. В центре этого круга представление давала небольшая собачка, белая, с рыжими пятнами, явно местная дворняжка. Она стояла столбиком на задних лапах, молитвенно сложив передние, а потом, поскуливая, начала прыгать на задних лапках по кругу.
— Ух ты! — восхитились мужики.
— А на передних сможешь? — спросил кто-то.
Собачка опустилась на четыре лапы и с каким-то растерянным выражением на мордочке попыталась встать на передние. На мгновение показалось, что у нее и это получится, но тяжелая задняя часть перевесила и, кувыркнувшись через голову, собачка растянулась в дорожной пыли. Все засмеялись.
— Да, это не за хвостом своим гоняться, тут сноровка нужна, — сказал рыжий мужик, смеявшийся больше всех.
Собачка, попытавшаяся было сбежать, остановилась и вдруг завертелась волчком, действительно пытаясь поймать свой хвост. Все опять засмеялись.
— Ловок ты, Терентий, животинку-то вести, — это Никифор заговорил, стоявший тут же.
Николенька заметил, наконец, черноволосого мужика средних лет, сидевшего на пеньке. Это и был Терентий, местный колдун. Ведовство у него открылось еще в детстве, но учиться он не захотел, точнее, сначала родители не пустили — он остался старшим из детей, помогать надо было отцу — а потом действительно сам отказался, наверное, считал, что поздно уже, или стеснялся садиться за парту, пусть и магической школы, рядом с детишками. Так и остался самоучкой, даже читать толком не выучился. Своей семьей не обзавелся и жил в стороне от всех, на выселках. В основном промышлял тем, что лечил крестьянскую скотину, а в более серьезные вопросы старался не влезать, хотя мужики говорили, что сил у него преизрядно будет. Петр Евграфович, который считал, что иметь своего колдуна всегда полезно, посадил Терентия на необременительный оброк и старался особо не досаждать. Однако охота на дракона, существо весьма волшебное, требовало сосредоточения всех сил, и магических в первую очередь. Так что за Терентием послали сразу же. Именно Терентий и «вел» сейчас собачку, плавно поводя руками и что-то бормоча про себя. Сама собачка была обычной агапкинской пустобрешкой, никаким таким фокусам не обученной.