Будни и мечты профессора Плотникова (сборник)
Шрифт:
— Вы встречались с великим Стрельцовым? — воскликнул один из пришельцев. — И каков он?
— Ничем не примечательный паренек с пухлым портфелем… Корову через «ять» писал.
— Ничем не примечательный? Корову через «ять»? Что за чертовщина!
— Поистине, большое видится на расстоянии! Простите, ваше имя? — обратился второй пришелец к профессору.
— Плотников Алексей Федорович.
— Плотников… Нет, к сожалению, ничего о вас не слышали…
ТРОПИК
Клипер «Гром» под белым с диагональным голубым крестом Андреевским флагом шел в бакштаг, узлов до десяти, гонимый свежим пассатом — северо-восточным тропическим ветром, столь любимым моряками.
На фок-, грот- и бизань-мачтах, сверху донизу, плотными рядами солнечно-белых трапеций вздулись и басовито гудели пять с половиной тысяч квадратных аршинов тугой корабельной парусины: «Гром» нес все свое парусное вооружение, включая косые треугольники двух топселей и бом-кливера.
Пели на высокой ноте талрепы стоячего такелажа, поскрипывали блоки. Царапали небо острые, точно шпаги, клотики мачт. Ни единого облачка не было в его бирюзовой глуби.
Никита Анненков, девятнадцатилетний мичман флота российского, стоя на баке, жадно всматривался в сверкающую металлическим расплавом даль океана, словно хотел проникнуть взглядом за выпукло очерченный горизонт.
Атлантический океан, отдыхая от штормов, лениво вздымал невысокие волны, и «Гром» скользил по ним с тем неповторимым изяществом, которое свойственно самым быстрым парусным кораблям-клиперам.
Был август 1863 года. Вечерело. Они только что пересекли северный тропик — тропик Рака, — следуя курсом зюйд-зюйд-вест. Пассат дул ровно, и марсовым не надо было карабкаться по выбленкам вант на марсы и салинги, перебрасывать топселя, травить шкоты, брать рифы, чтобы уменьшить парусность. Барометр стоял высоко, и капитан Глеб Сергеевич Ханевский дал команде отдых.
Только рулевой нес вахту у штурвала, да сам капитан стоял на мостике, изредка переговариваясь с вахтенным офицером.
Клипер шел с легким креном, водяная пыль обдавала бак, но Никита лишь иногда непроизвольно поводил плечами. Его внимание не привлекали ни стайки летучих рыб, то и дело взмывавшие над поверхностью океана, ни неуклюжие с виду, но ловкие в полете, белые с черными маховыми перьями, красными лапами и желтым клювом альбатросы — наиболее крупные, до полутора аршинов, морские птицы. За время тропического плаванья мичман успел насмотреться на них и перестал замечать. Не смог он привыкнуть лишь к самому океану, бесконечно разнообразному в широте и величии, властвующему над человеческими душами, вселяющему в них то чувство собственного ничтожества, то гордую, несгибаемую силу, которая под стать богу, а не рабу божьему…
Вперив взгляд в океан, Анненков тем не менее размышлял о вещах отнюдь не отвлеченных. Он думал о грядущих переменах на флоте, началу чего был свидетелем. Паровая машина, отбросив медлительные и громоздкие колеса со шлицами, вооружилась гребным винтом и сразу же принялась теснить парус. Пароходы все громче заявляли о себе воинствующим прагматизмом. Никита сознавал, что парусные корабли — красавцы-клиперы, барки, бриги, корветы, шхуны — отходят в прошлое, как отошли фрегаты петровской поры — с наклоненными внутрь бортами, громоздкими кормовыми надстройками, разукрашенными балконами-гальюнами в носовой части, уступчатыми палубами. Эти медлительные, но плавучие и остойчивые корабли-мастодонты были украшены богатой, вызолоченной резьбой — пышным барочным орнаментом, фигурными рельефами, изображавшими дельфинов, нереид
«Каким ничтожным и жалким в бедности своей показался бы «Гром» рядом с патриархами флота российского, — подумал Никита. — Но сколь совершенен он в сравнении с ними высшей красотой целесообразности…»
И его пронзила мысль, что и железные чудовища-пароходы, вызывающие у настоящих моряков близкую к отвращению неприязнь, кажущиеся такими неказистыми, даже уродливыми, на самом деле красивы еще более высокой, не понятной пока красотой. А что будет за ними? Какими монстрами покажутся поначалу корабли будущего?
— Никита Андреевич! — услышал он оклик капитана и вздрогнул, возвращаясь из мира мыслей и чувств в мир действий.
— Никита Андреевич, — повторил капитан. — Вы меня слышите, господин мичман?
Анненков быстрым шагом поднялся на мостик.
— Виноват, Глеб Сергеевич!
Капитан «Грома», бравый седой офицер в белоснежном кителе, был человеком доброй души, настоящим отцом-командиром, любимым и уважаемым матросами, что на флоте встречалось не так уж часто. Правда, с тех пор, как два года назад царь Александр II подписал манифест об отмене крепостного права, корабельные нравы смягчились, увы, ненамного…
— Задумались, батенька?
— Самую малость, господин капитан, — смутился Никита.
— И о чем же, разрешите полюбопытствовать?
— Затрудняюсь сказать в двух словах…
— А вы не в двух, — благожелательно проговорил Ханевский. — Погодка редкостная, самое время побеседовать. Уж не откажите в любезности, потешьте мечтами своими.
— О славе флота думал, — признался Анненков. — Былой славе и той, которая еще грядет. Вот вы, Глеб Сергеевич, участвовали в Синопском сражении…
— Десять лет тому… — голос капитана дрогнул. — Покойный Павел Степанович Нахимов, царство ему небесное, запер тогда турок в Синопе… Представьте только, батенька: в кильватерном строю, под огнем турецких береговых батарей мы прорываемся в Синопскую бухту, становимся на якорь и бьем по кораблям и батареям противника нашего из семисот двадцати орудий! Через четыре часа все его корабли были уничтожены. Вру, батенька… Пароход «Таиф» с английским советником на борту сумел удрать.
— Представляю… — с восторгом воскликнул Никита.
— Англичане и французы не смирились с нашим господством на Черном море. У них было пятьдесят паровых фрегатов, у нас же только шесть. Вот и повоюй с ними! Я тогда служил на 120-пушечном линейном корабле «Три святителя». Через год после Синопа мы собственными руками затопили его поперек Севастопольской бухты, чтобы не пропустить в нее корабли вражеские. Вот этими своими руками затопил… В жизни не забуду! А еще год спустя смертельно ранило нашего незабвенного адмирала Павла Степановича на Малаховом кургане. Пулей в голову, вот сюда…
— А мне и не довелось повоевать, — огорченно проронил Анненков.
— Ну и слава богу! На ваш век войн достанет, — утешил Ханевский. — Хотя, по мне, не воевать бы вовсе. Только не получится так. Россия-матушка точно бельмо на глазу у господ иных. Потому и мощь Отчизны нашей крепить должно, дабы достойно потчевать любого гостя, с миром либо с войной пришедшего. Пароходов бы нам побольше, броненосцев этих самых…
— Я, Глеб Сергеевич, — признался мичман, — размышлял о том, что конец приходит парусному флоту. Вот наш клипер с машиной, а все ж она парусами лишь в подспорье.