Будни и праздники императорского двора
Шрифт:
Биограф Николая I Поль Лакруа писал об Аничковом дворце: «Одною из первых забот нового хозяина дворца было устройство залы для спектаклей. Великий князь Николай Павлович предпочитал театр всем прочим удовольствиям.
– Скажите откровенно, – спросил он однажды у графини Разумовской, – ведь мой театр лучше Эрмитажного во времена императрицы Екатерины, репертуар, во всяком случае, разнообразнее, или, по крайней мере, забавнее» [1095] .
Александра Федоровна была также любительницей театра, но плохо владела русским языком. Поэтому молодая великокняжеская чета стала посещать спектакли немецкого театра [1096] на Дворцовой площади. Выбор театра, где артисты не блистали талантами, в массовых сценах в качестве статистов выступали немецкие булочники и другие ремесленники, а сентиментальные немки в зале вязали чулки, смахивая в соответствующих местах постановок слезы, объяснялся тем, что французская труппа была распущена еще в 1812 г. К этому времени традиция посещения театров лицами императорской фамилии была в значительной степени утрачена. Биограф Александры Федоровны пишет: «Александра Федоровна начала посещать театр и два и три раза в неделю и часто бывала в немецком театре; публика, желавшая видеть великую княгиню, стала тоже чаще ездить в немецкий театр» [1097] .
Французская труппа была возрождена и уже осенью 1819 г. стала давать спектакли три раза в неделю в Большом театре.
На первом же представлении французской труппы, игравшей комедию «Ci-devant jenne home» («Бывший молодой человек»), где основную роль исполнял Сен-Феликс де Скво, присутствовал и Николай Павлович со своим братом Михаилом, тоже заядлым театралом. Очень скоро они стали приглашать к себе талантливого артиста. Однажды, когда де Скво пришел по приглашению к Михаилу Павловичу, неожиданно появился и Николай, который просто его приветствовал, остановив попытки артиста ответить в выспренних выражениях, положенных по этикету. Позднее де Скво вспоминал: «"Ах, оставьте, пожалуйста! – сказал Николай Павлович – Надоели мне эти "высочества", я слышу их на каждом шагу. Поменьше этикета. Мне хочется похохотать, пошутить. Право, такие минуты для меня большая редкость. Давайте же пользоваться случаем". – Великие князья и артист взяли зажженные канделябры, поставили на пол, чтобы устроить театральную рампу, и начали декламировать сцены из "Вертера". Подобно Александру I, великие князья обладали необыкновенной памятью, и один из них начал наизусть говорить роль Шарлотты, другой – Альберта. Тогда "Вертер" пользовался огромным успехом в Петербурге. Так прошло два часа. Великие князья острили и сыпали каламбурами» [1098] .
Самая известная театральная постановка с участием великого князя Николая Павловича состоялась в Берлине в зимний сезон 1820–1821 г. Это была грандиозная постановка с элементами маскарада пьеса «Лалла Рук», о которой шла речь ранее. Даже в конце 30-х гг. в Гатчине Николай Павлович однажды затеял любительский спектакль по водевилю П. Каратыгина «Ложа I-го
Театральные постановки были непременной деталью быта императорского двора, неотъемлемой составляющей великосветского Санкт-Петербурга, индикатором общественной жизни. Театральный сезон обычно начинался в начале октября. Во время болезни императора или императрицы, так же как и во время Постов и объявленного траура, они закрывались. Впрочем, не было только постановок. А концерты не были возбранены. Сообщая о болезни императора Александра I, газета «Северная пчела» 1 декабря 1825 г. сообщала: «В пятницу (27-го числа ноября) услышали о закрытии театров, но в то же время разнеслась радостная весть: по письмам из Таганрога, Государь почувствовал облегчение».
Самым монументальным театральным сооружением Санкт-Петербурга в последней трети XVIII в. становится Большой театр (на месте нынешней Консерватории). Театр, автором проекта которого был обер-архитектор А. Ринальди, торжественно открыли 24 сентября 1783 г. итальянской оперой «На Луне» придворного капельмейстера Д. Паизиелло. По своим размерам здание превосходило многие европейские театры. Обширный зрительный зал вмещал партер, «паркет», амфитеатр, три яруса лож, балкон и «парадиз».
Шестнадцать выходов обеспечивали быстрый выход из театра. Царская ложа возвышалась в центре амфитеатра, но в 1790-х гг., когда амфитеатр был уничтожен, императорская ложа была поднята на уровень первого яруса, украшена золочеными колоннами, гербом и короной. Внутренняя планировка и отделка театра вновь были изменены в 1802–1803 гг. под руководством Тома де Томона. В новогоднюю ночь наступающего 1811 г. пожар, продолжавшийся двое суток, уничтожил богатое убранство интерьеров.
Б. Патерсен. Большой (Каменный) театр. Раскрашенная гравюра. Начало XIX в.
Театр был восстановлен архитекторами А. К. Модюи и И. И. Гольбергом при участии «каменных дел мастеров» Доменико и Антонио Адамини, интерьеры расписаны художником Скотти. Фасады, существовавшие прежде, были сохранены. Возобновленный театр открылся 3 февраля 1818 г. прологом «Аполлон и Паллада на Севере» и балетом «Зефир и Флора» композитора К. Кавоса. Его внутренний вид был описан, в частности, Павлом Свиньиным: «Императорская ложа устроена с небольшою выступкою против самой сцены. Она разделена четырьмя кариатидами, моделированными скульптором Демутом-Малиновским, на три отделения и великолепно убрана голубым бархатом и золотом. Кресла и стулья числом 360 расположены в партере на некоторой покатости. Во время маскарадов… поверху их наводится пол наравне со сценою и делает тогда огромнейшую залу» [1100] .
Впрочем, императорская семья редко появлялась именно в императорской ложе, это было только во время официальных этикетных посещений театра в праздники. Только в этих случаях публике разрешалось приветствовать императорскую семью.
По свидетельству дочери А. О. Россет-Смирновой Ольги, «m-me Ховен смотрела заранее русские, французские и немецкие пьесы, чтобы судить, могут ли их смотреть молодые девушки, и сопровождала их в большую царскую ложу против сцены. Боковые ложи в бенуаре и бельэтаже направо от сцены предназначались для царской фамилии. Налево от сцены – ложи министра двора и директора императорских театров (в бенуаре). Царская фамилия часто ездила в нижнюю ложу. Великие князья и великие княгини ездили в эту ложу, а также в среднюю» [1101] .
Молодая фрейлина А. Ф. Тютчева записала в дневнике от 13 января 1853 г.: «Вечером я первый раз была призвана к исполнению своих обязанностей при цесаревне и должна была сопровождать ее в театр. […] Это происходило совсем иначе, чем я себе представляла. Я думала, что императорская семья торжественно восседает в большой императорской ложе, и была очень удивлена, когда была введена в маленькую литерную ложу у самой сцены, в одном ряду с ложами бенуара. Здесь кроме цесаревича и цесаревны находились еще трое молодых князей: Константин, Николай и Михаил. Меня представили им, и я была лишний раз удивлена, когда великий Константин обратился ко мне очень вежливо на хорошем французском языке..» [1102]
Большой театр запечатлен в стихах А. С. Пушкина. Танцовщица Е. И. Истомина была тогда звездой балета и причиной четвертной дуэли, в результате которой секундант А. С. Грибоедов оказался в дипломатической канцелярии своего родственника И. Ф. Паскевича (его двоюродная сестра была женой полководца) на Кавказе. А. С. Пушкин точен в деталях, и когда его литературный герой наводит лорнет на «ложи незнакомых дам», то все понятно. Очки при Александре I были запрещены как признак вольнодумства, а в кресла дамы тогда не допускались.
Позднее, в 1837–1842 гг. (с перерывами) в Большом театре блистала знаменитая балерина, итальянка по национальности, Мария Тальони (Taglioni; в замужестве графиня де Вуазен; 1804–1884). Она первой в истории балета ввела танец на пуантах. Великая княжна Ольга Николаевна, которая видела ее в балетах «Сильфида» и «Дочь Дуная», вспоминала: «Она была некрасива, худа, со слишком длинными руками, но в тот момент, когда она начинала танцевать, ее захватывающая прелесть заставляла все это забыть» [1103] . Иногда она выступала в балетах, поставленных ее отцом балетмейстером Филиппо Тальони, и в паре со своим братом Паоло Тальони, который впоследствии стал балетмейстером Берлинской оперы. Именно на ее представлении в недобрую пятницу 17 декабря 1837 г. присутствовали Николай I и Александра Федоровна, когда пламя охватило Зимний дворец. Лицейский сокурсник А. С. Пушкина М. А. Корф 11 января записал в своем дневнике за 1843 г.: «Тальони наша, или бывшая наша, теперь в Италии. А взамен ее прибыла к нам молодая танцовщица Парижской Большой оперы Люция Гран, которая скоро начнет свои дебюты. В сравнении с Тальони она получает, однако, очень мало: всего по 28-ти т[ысяч] р[ублей] ассигнациями]» [1104] . 23 февраля 1886 г. оперой Бизе «Кармен» устаревший Большой театр прекратил свое существование. Здание было отдано Русскому музыкальному обществу для перестройки под Консерваторию.
В начале XIX в. Санкт-Петербурге существовали еще два театра. Во дворе бывшего особняка Ланского на Дворцовой площади около 1798 г., вероятно, по проекту Бренны был возведен каменный театр с двухъярусным зрительным залом, в котором выступала немецкая труппа Мире. В 1800 г. она была присоединена к Императорским театрам. После пожара 1805 г. спектакли были возобновлены в 1808 г., а в 1811 г. сюда были перенесены спектакли русской труппы из сгоревшего Большого театра. Театр назывался по-разному: «Немецким», «Новым», «Кушелевским» или «театром в доме Молчанова», позднее – «театром в доме главного штаба».
Другой театр (деревянный), называемый Малым, находился у Невского проспекта, там, где сейчас сквер перед Александринским театром (Академическим театром драмы им. А. С. Пушкина). Когда началось строительство Публичной библиотеки, прилегающий участок в 1799 г. был передан театральной дирекции. Контракт был заключен с антрепренером Казасси, и в 1801 г. В. Бренна возводит здание театра, переданного в 1803 г. непосредственно Дирекции театров. Двухъярусный зал с партером и амфитеатром имел прекрасную акустику. В 1822 г. интерьеры были обновлены, причем живописными работами руководил Гонзаго. Еще через 10 лет, в связи с открытием рядом Александринского театра, Малый театр был разобран.
Кратковременным эпизодом явился театр на площади у Чернышева моста (наб. Фонтанки, 57). Собственно, это был деревянный театр, перевезенный из Ораниенбаума. Выступали в нем русская и немецкая труппы. Его новшеством было газовое освещение, но, открытый 1 января 1825 г., он через два месяца сгорел до основания.
Большой и Малый театры в Москве также были в ведении Театральной дирекции. «В Петербурге, как и Москве, – записал Франсуа Ансело, бывший на коронации Николая I в 1826 г., – театры состоят в ведении правительства и содержатся на его счет, при том, что доход далеко не покрывает издержек: число людей, позволяющих себе удовольствие посещать театр, слишком ограниченно, чтобы приносить достаточную выручку, а поскольку аудитория не обновляется, необходима частая смена репертуара» [1105] .
В московском Большом театре, который к 1826 г. был восстановлен и заново отделан (в конце 1810-х и в начале 1820-х гг. он, по замечанию современника, «стоял обгорелый от пожара, полуразвалившийся как руина, среди Театральной площади»), после коронации был парадный спектакль и потом большой бал. Затем давались драматические и оперные представления русской труппы, а также балетные постановки. В Малом театре на момент коронации французский театр в Москве (после 1812 г.) не был возобновлен, но из Петербурга прибыли оперная итальянская и драматическая французская труппы, причем итальянцы ставили оперы Россини.
После воцарения Николая I театральному делу было придано государственное значение. Именно в Большом театре представлял император своего нареченного зятя герцога Лейхтенбергского публике после помолвки 5 декабря 1838 г. с его любимой дочерью Марией Николаевной. Это зрелище, по воспоминаниям современников, было великолепно, «первые четыре ряда кресел занимали люди со звездами; бельэтаж горел в бриллиантах» [1106] .
В первые годы царствования Николая Павловича возродилась жизнь и в Эрмитажном театре, возведенном в 1783–1784 гг. Кваренги. Это был камерный театр, на полукруглых скамьях которого (по античному принципу) размещалось около ста человек. При Павле I, в 1797 г., была пробита дверь в расположенные рядом казармы лейб-гвардии Преображенского полка.
В начале царствования Александра I Эрмитажный театр использовался для спектаклей и маскарадов. Так, обер-гофмейстерина прусского двора графиня Фосс в дневнике от 7 января 1809 г. записала: «Вечером был спектакль в Эрмитаже» [1107] . В 1823 г. театральный зал и сцена Эрмитажного театра были вновь отданы полку. Но с воцарением страстного театрала Николая I, в 1826 г., Эрмитажный театр передается в ведение Дирекции императорских театров. Французский писатель Ф. Ансело оставил свои впечатления об Эрмитажном театре накануне реконструкции: «Эрмитажный театр невелик; в нем нет лож, он состоит из амфитеатра с рядами скамей, покрытых зелеными подушками; в передней части партера ставятся кресла для императорской фамилии. Здесь во всех жанрах блистали все знаменитости Европы…» [1108]
В сентябре 1826 г. архитекторы Л. И. Шарлемань и Д. И. Висконти обследовали здание и наметили план ремонта. Реставрация была поручена К. Росси [1109] . В Эрмитажном театре спектакли начались после реставрации здания в 1827 г. постановкой балета «Эсфирь и Флора». С 1830 г. здесь возобновились и новогодние маскарады, проходившие ранее в первые годы царствования Александра I в 1808–1812 гг. [1110]
В воскресенье, 27 января 1831 г., «на представлении в Эрмитаже» Долли Фикельмон встретилась с императрицей Александрой Федоровной, которую долго не видела. «Она по-прежнему прелестнейшая из женщин, – записала Долли, – но в этот раз показалась мне печальной и несколько удрученной. Что касается женщин вообще, зала блистала ими, но вместо элегантных красавцев-гвардейцев виднелись довольно невзрачные незнакомые фигуры» [1111] . Вряд ли нужно особо пояснять отсутствие в зале гвардейских офицеров – русская гвардия отправилась в польский поход на подавление восстания. Другое упоминание 7 февраля 1835 г.: «В театре Эрмитажа состоялось несколько спектаклей, в том числе опера "Роберт-дьявол", которая произвела фурор и которую мы страстно любим..» [1112] Речь шла об опере немецкого композитора Джакомо Мейербера (Якоб Либман Бер; 1791–1864), впервые поставленной с сенсационным успехом в 1831 г. в Париже. В первой половине 1830-х гг. театр часто посещается столичной аристократией. В дневнике Долли Фикельмон от 11 января 1832 г. находим запись: «Теперь каждое воскресенье в Эрмитажном театре устраиваются спектакли. Иногда очень досадные! Часто выбор пьес неудачен…» Вспоминая о веселой зиме 1838 г., великая княжна Ольга Николаевна отмечала: «Иногда устраивались спектакли во дворце» [1113] .
В своем дневнике от 31 августа 1832 г., имея в виду водружение Александровской колонны на Дворцовой площади, Долли Фикельмон записала: «Состоялось открытие нового театра, который тоже будет носить имя Александра». Она допустила неточность. Новый театр получил название Александринского в честь императрицы Александры Федоровны и назывался так (также в быту «Александрины» и «Александринка») до середины 1850-х гг. В день открытия была поставлен трагедия М. В. Крюковского «Пожарский» с В. А. Каратыгиным в главной роли. Театр был построен по последнему слову техники и противопожарной безопасности. Как отмечает историк архитектуры В. К. Шуйский, в театральном зале было установлено: 10 лож бенуара, 26 – первого яруса, 27 – третьего, 16 – четвертого и балкон на 36 мест. В партере было установлено 243 кресла в 9 рядов, в амфитеатре – 183 стула; в галерее четвертого яруса размещалось 151, в пятом ярусе – 390 зрителей, а общая вместимость зала составила до 1700 зрителей. Мебель была выполнена лучшими мебельными мастерами, в начале 1840-х гг. обветшавшую голубую обивку зала заменили на красную и увеличили ложи у авансцены.
Архитектор К. И. Росси предусмотрел и обширные императорские апартаменты, в которые вел отдельный вход со стороны аркады. В небольшой передней находилось (и находится) зеркало в бронзовой оправе, а на третьем этаже, куда вела белокаменная лестница, открывается анфилада небольших уютных комнат, которые можно было использовать по разному назначению, а также туалетная. С лестницы прекрасные двери ведут в аванложу, украшенную зеркалами и малахитовым камином (нечто вроде передней), далее – в ложу. Специальное потайное окошко в ложе позволяло видеть не только сцену, но и часть закулисья. С лестницы другие двери вели в нижнюю царскую ложу наравне со сценой, а также на саму сцену [1114] .
Александринский театр считался «русским», так как в нем в основном ставились произведения, исполнявшиеся на русском языке. В. Г. Белинский не был высокого мнения о репертуаре этого театра. Пьесы в его репертуаре, по замечанию критика, «разделяются на три рода: 1) пьесы, переведенные с французского, 2) пьесы, переделанные с французского, 3) пьесы оригинальные. О первых, прежде всего, должно сказать, что они большею частию неудачно переводятся, особенно водевили… Русские переделки с французского нынче в большом ходу: большая часть современного репертуара состоит из них. Причина их размножения очевидна: публика равнодушна к переводным пьесам; она требует оригинальных, требует на сцене русской жизни, быта русского общества… Об оригинальных пьесах нечего и говорить» [1115] .
Естественно, русские пьесы ставились и до открытия Александринского театра. Долли Фикельмон в своем дневнике от 27 августа 1829 г. пишет: «Видела в русском театре представление новой трагедии "Ермак", сугубо патриотической пьесы, вдохновенно сыгранной с воодушевлением и овациями. Множество параллелей с нынешним положением России и с успешным ходом нынешней войны с Турцией произвели на публику ожидаемое впечатление» [1116] . Речь шла о пьесе в стихах А. С. Хомякова, в которой главную роль играл Василий Каратыгин (брат комика и мемуариста Петра Каратыгина).
Хотя Николаю I нравились водевили, однако не им он уделял основное внимание. Неоднократно Николай Павлович выступал арбитром при постановке острых и злободневных произведений. Как отмечал Ф. А. Бурдин, император любил haute comedie, а любимыми русскими его пьесами были названные тем же В. Г. Белинским шедеврами «Горе от ума» и «Ревизор». По мнению мемуариста, Николай Павлович не всегда был виновен в чрезмерных строгостях цензуры. Отдельные сцены из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» под разными названиями ставились уже с 1830 г. В 1831 г. была постановка в Москве. Тогда наследники А. С. Грибоедова обратились в Цензурный комитет с просьбой разрешить опубликование пьесы. Цензор О. И. Сенковский счел напечатание возможным с заменой только одной фразы – «кто что ни говори, они (львы и орлы. – А. В.), хоть и животные, но все-таки цари» – на согласованный с покойным автором вариант «кто что ни говори, а все-таки они цари». Он считал возможным опубликование полного текста, так как в России по рукам ходило около 40 тысяч рукописных списков этого произведения и две или три тысячи экземпляров опубликованного текста с купюрами не могли что-либо изменить.
26 января 1831 г., почти через два года после тегеранской катастрофы, «Горе от ума» вышло на сцену Большого театра Петербурга в бенефис Брянского. Чацкого играл великий Василий Каратыгин, пользуясь указаниями, когда-то полученными его братом от самого Грибоедова. Петр Каратыгин играл Загорецкого; Нимфодора Семенова – Софью; Брянский – Горича; жена Василия, дочь актрисы Колосовой, – молодую супругу Наталью Дмитриевну; Ежова – старуху Хлестову; Сосницкий – Репетилова. Цензурные пропуски зрители восполняли по памяти. Решение о публикации пьесы тем не менее задержалось в III Отделении у М. Я. фон-Фока. В марте 1833 г. в Московском цензурном комитете вновь рассматривался тот же вопрос. Цензор Цветков не счел возможным опубликование пьесы на том основании, что по ходу действия молодая девушка остается на ночь в спальне с мужчиной и выходит вместе с ним «без всякого стыда». Главное управление цензуры все же сочло пьесу возможной к опубликованию, но для перестраховки представило это на рассмотрение императору. Вскоре, 16 апреля 1833 г., последовала высочайшая резолюция: «Печатать слово от слова, как играется – можно; для чего взять манускрипт из здешнего театра» [1117] . Комедия была издана, хотя в полном виде постановка пьесы состоялась только в 1869 г. [1118]
Еще больше повезло «Ревизору». Артист Ф. А. Бурдин рассказывает, как В. А. Жуковский «однажды сообщил государю, что молодой талантливый писатель Гоголь написал замечательную комедию, в которой с беспощадным юмором клеймит провинциальную администрацию и с редкой правдой и комизмом рисует провинциальные нравы и общество. Государь заинтересовался» [1119] . Жуковский прочитал пьесу Николаю Павловичу, который выслушал ее, смеясь от души [1120] . Он пришел на ее премьеру в Александринский театр 19 апреля 1836 г., а вслед за ним потянулся и высший свет. Впервые со сцены прозвучали простонародные выражения типа «свинья в ермолке». В своем дневнике А. И. Храповицкий зафиксировал свои впечатления и эмоции: «Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество. Актеры все, в особенности Сосницкий, играли превосходно. Вызваны: автор, Сосницкий и Дюр» [1121] . Впоследствии Николай Павлович, со слов М. С. Щепкина, ссылавшегося на самого Н. В. Гоголя, говорил: «В этой пьесе досталось всем, а мне в особенности» [1122] .
Упомянула об этой пьесе и великая княжна Ольга Николаевна, описывая светскую жизнь императорской семьи зимой 1844 г.: «Три раза в неделю посещали итальянский или французский театр, между ними иногда русский. Артисты были прекрасны, но репертуар неважный. После грибоедовского \'Торе от ума" не ставили больше ни одной значительной пьесы, кроме гоголевского "Ревизора", который, благодаря поддержке Папа, миновал цензуру» [1123] . По существующей легенде, оказавшись после дорожного происшествия в уездном городе Чембаре Пензенского губернии, после приема местных чиновников император воскликнул, обращаясь к свите: «Ба! Да я их всех знаю!» Он пояснил, что хотя первый раз в Чембаре, но знает всех по «Ревизору» [1124] . Отвечая на письмо наследника Александра из Твери, 8 мая 1837 г. император предупреждал: «Не одного, а многих увидишь подобных лицам "Ревизора", но остерегись и не показывай при людях, что смешными тебе кажутся, иной смешон по наружности, но зато хорош по другим важнейшим достоинствам, в этом надо быть крайне осторожным» [1125] .
Особенно заботила государя патриотическая направленность русских драматических произведений. Сохранились свидетельства разговоров Николая Павловича с Н. В. Кукольником – автором исторической драмы «Рука Всевышнего Отечество спасла» (1834 г.). О первом из них сообщает М. Ф. Каменская, считавшаяся тогда «невестой» писателя (на самом деле тот был женат). Однажды Нестор Васильевич пришел в дом ее родителей в воскресенье позже обычного и показал записку государя: «Николай Романов ждет к себе Кукольника завтра в девять часов утра» [1126] . Конечно же, он забыл, что нужен мундир, и, узнав, что Н. В. Кукольник числится по придворному ведомству, отец мемуаристки, граф Ф. П. Толстой, организовал срочно переделку мундира их родственника. Так как Н. В. Кукольник был высок и худ, а владелец мундира среднего роста и полон, то пуговицы от фалдочек оказались между лопаток драматурга. Нестор Васильевич заявил, что будет поворачиваться к государю только передом. Во время беседы с Н. В. Кукольником Николай Павлович сказал, что много хорошего слышал о его таланте, и поинтересовался, как идет работа над его новой драмой. Впоследствии граф Ф. П. Толстой сказал, что он догадывается о мастерском лавировании Нестора Васильевича: «Слава тебе, Господи, я по опыту знаю, как государь смешлив!» [1127]
Свидетельства о реакции императора на премьеру несколько разняться. Находившаяся в театре с семьей М. Ф. Каменская писала: «Приехала царская фамилия, вошла в боковую ложу, тотчас занавес взвился, и представление началось. Новая драма Нестора Васильевича прошла блистательно. Актеры играли превосходно; аплодисментам не было конца. Много хлопал и государь. Автор выходил в директорскую ложу несколько раз, чтобы раскланиваться публике, и всякий раз его встречали оглушительными криками "браво" и неистовыми аплодисментами. В райке простой народ, которому "Рука Всевышнего" пришлась по душе, так орал и бесновался, что всякую минуту можно было ожидать, что кто-нибудь вывалится» [1128] . Несколько иначе описывает этот спектакль более хладнокровный свидетель Теобальд Роткирх. Оказывается, Н. В. Кукольник сидел в директорской ложе, ожидая реакции государя ни жив, ни мертв, но, несмотря на хороший прием драмы публикой, Николай Павлович «был серьезен и молчалив» [1129] . После окончания спектакля, когда Н. В. Кукольник взглянул на императорскую ложу, то увидел милостивый кивок императора. Тем не менее он вернулся за кулисы в состоянии, близком к обмороку. Подошедший к нему дежурный флигель-адъютант пригласил драматурга в Зимний дворец к 12 часам следующего дня. Вот как описывается эта встреча: «"Здравствуйте, Кукольник! – сказал его величество, приветливо улыбнувшись. – Благодарю Вас за Вашу прекрасную пьесу и поздравляю с успехом. Без сомнения, ей предстоит сделаться народною, как и "Жизнь за царя". Но для народной драмы в ней, по моему мнению, необходимо сделать кой-какие изменения… Предупреждаю, что для Вас мнение это отнюдь не обязательно: можете его принять или нет… Но полагаю, что произведение выиграло бы еще больше, ежели бы в нем сделаны были следующие изменения". – Тут государь, начиная с первого акта проследил всю пьесу, указал на излишние длинноты, на новые сцены, которым следовало бы дать место в драме, на неестественность некоторых положений и т. д., и наконец, спросил: "Как Вы думаете?" Кукольник стоял, как очарованный, глаза его были неподвижно уставлены на монарха; ноги дрожали, он задыхался. "Ваше Величество! Вы так беспредельно осчастливили меня… клянусь Вам Богом, никто не сделал мне таких высокорадушных замечаний, как Ваше Величество!"» [1130]
Для элитной публики и дипломатического корпуса предназначался Михайловский театр (от Михайловской площади и дворца Михаила Павловича), возведенный по проекту Александра Брюллова (старшего брата «великого Карла») в сентябре 1833 г. Зрительный зал был рассчитан на 900 человек. Ложи и кресла амфитетара были решены в малиновых тонах.
Здесь французская труппа исполняла модные новинки парижской сцены, но были также русские постановки и балеты. В день открытия театра, 8 ноября 1833 г., были исполнены балет «Воспитанница Амура» (в другом варианте – «Амур в деревне»), а также по личному указанию Николая Павловича водевиль П. А. Каратыгина «Знакомые незнакомцы» [1131] . Великая княжна Ольга Николаевна не забыла упомянуть о Михайловском театре: «По вечерам ходили во французский театр, ансамбль которого привлекал знатоков, а также тех, кто любил блестящее общество» [1132] .
По воспоминаниям великой княжны Ольги Николаевны, актеры французского театра осенью 1832 г. в определенные дни недели приходили читать императорским детям «в Сашиной библиотеке» «французских классиков, особенно Мольера». «Я вспоминаю при этом уже сильно пожилую мадам Бра, неподражаемую в характерных ролях, которая приводила в восторг и потешала Папа и дядю Михаила. Вся французская труппа занимала дом на Крестовском, на берегу Невы. Часто отправляясь кататься, мы останавливались под балконом, и Папа звал: "Мадам Бра, вы дома?" Старая дама пышных размеров сейчас же появлялась, и начинался шуточный диалог. Папа смеялся до слез, в то время как Мама не очень одобряла скабрезные шутки в нашем присутствии» [1133] . Рассказывая о событиях 1838 г., Ольга Николаевна вспоминала и о Французском театре [1134] . Михайловский театр был перестроен в 1859 г. А. К. Кавосом.Впрочем, императорская семья посещала все театры! В летний дачный сезон театральные представления давались во всех императорских пригородных резиденциях, иногда – и на открытом воздухе на импровизированных сценах.
В 1827 г. за 40 дней архитектор С. Л. Шустов возводит летний театр на Каменном острове (наб. р. Крестовки, д. 10), что было вызвано закрытием в том году Малого театра (Казасси). Главный фасад Каменноостровского театра был обращен к Средней Невке. Зрительный зал имел два яруса лож и галерею, а в партере – 250 кресел. Всего уютный зал, выдержанный в голубовато-зеленых тонах, мог вместить до 800 зрителей. По замыслу архитектора, стена позади сцены могла раскрываться; тогда декорацией становился парк, который был перепланирован садовым мастером Д. Бушем. В летнее время в нем давали выездные спектакли труппы императорских театров, а иногда и гастролеры.
Театр был популярен у великосветских дачников, выезжавших летом на «острова». В этот период летом на Каменном острове часто жила великая княгиня Елена Павловна (супруга Михаила Павловича). «В эту плохую погоду, – замечает в дневнике 5 июня 1830 г. Долли Фикельмон, снимавшая дачу неподалеку, – Каменноостровский театр – главное для нас развлечение. Вирджиния Бонне – великолепная актриса школы мадемуазель Марс» [1135] . Речь идет о французской актрисе Элизе Вирджинии Веронике Пик де ла Бонне, которая через пять лет станет женой архитектора Огюста Монферрана. И далее в записи от 26 июля добавляет: «Мы принимаем каждые вторник и пятницу после театра – вечера проходят хорошо» [1136] . Через 17 лет обветшавшее деревянное здание было разобрано, и архитектором Театральной дирекции А. К. Кавосом театр был воссоздан с сохранением прежнего фасада. Повторное его открытие состоялось 11 июля 1844 г.
«Государь Николай Павлович, – писал впоследствии артист Ф. А. Бурдин, – страстно любил театр. По обилию талантов русский театр тогда был в блестящем состоянии. Каратыгины, Сосницкие, Брянские, Румянцев, Дюр, Мартынов, Самойловы, Максимов, Асенкова… Балет тоже отличался блеском, имея во главе первоклассных европейских балерин: Тальони, Фанни Эльслер, Черито, Карлоту Гризи и др. А французский театр по своему составу мог соперничать с Comedie Frangaise; довольно назвать супругов Аллан, Брессана, Дюфура Плесси, Вольнис, Мейер, Бертон, Руже, Готи, Верне, – позднее Лемениль и других… Театр был любимым удовольствием государя Николая Павловича, и он на все его отрасли обращал одинаковое внимание; скабрезных пьес и фарсов не терпел, прекрасно понимал искусство…» [1137] Добавим от себя: он понимал, применяя более позднее выражение-клише, прежде всего идейно-политическое значение этого «самого массового» тогда вида искусства, но ценил также талант и юмор. Об этом последнем его качестве один из историков театра (Т. Полнер) писал: «Император Николай I оказывал театру снисходительное "отеческое" внимание. Он любил пошутить и поболтать с хорошенькой артисткой. Похохотать над водевилем Каратыгина или Федорова, заставить талантливого актера копировать кого-либо из лиц своей свиты… В трудные минуты он приходил иногда на выручку к угнетенным цензурой авторам, если, впрочем, у последних оказывались сильные покровители» [1138] .
В 1837 г. в Петергофе у Красного пруда был открыт новый летний театр (старый Оперный дом на территории Верхнего парка пришлось снести еще в 1829 г.). В театре имелись императорская ложа, императорские комнаты, 9 комнат для актеров и другие помещения [1139] . Артистов, непосредственно занятых в спектаклях, привозили пароходом. Иногда же, когда спектаклей было много, их поселяли на несколько недель в Монплезире [1140] . В свободное время артистов можно было видеть купающимися в расположенном рядом бассейне. Вот что вспоминал о пребывании артистов в Петергофе в 1831 г. начальник репертуарной части русской труппы Р. М. Зотов: «Помню, что за холодным годом последовало самое жаркое лето, и в это время был дан балет "Киа-Кинг" в Петергофе на открытом воздухе, на площадке против Самсона. Зрелище было великолепное… На другой день после "Киа-Кинга" я на пристани Монплезира купался в 8 часов утра с некоторыми из театральных лиц, и в эту самую минуту подошел неожиданно государь; но, взглянув на нас и узнав, кто купается, не велел беспокоить нас» [1141] .