Будни и праздники
Шрифт:
Самусенко понял, что переборщил, и взвизгнул:
— Уйди! Немедленно выйди во двор! Слышишь! — и схватился за телефонную трубку.
— Ах, ты, червяк! — закричал тут и Сумароков. — Чуть что — за трубку хватаешься! На испуг берешь?!
— Уйди, говорю!
— Червяк! Раздавлю!
В этот момент в контору вошли Борис и Дмитрий. При их появлении спорщики умолкли.
— Обсуждаете производственные проблемы? — не без иронии спросил Кайтанов. И добавил: — Не нужно споров, сейчас все уладится. Прежде всего знакомьтесь! Это наш новый прораб — Дмитрий Денисович Папышев.
Пока шел обмен рукопожатиями, Кайтанов уверенно уселся в кресло и даже поерзал в нем, словно проверяя его прочность.
— Так, — подытожил он с заметной жесткостью, глядя на Самусенко: — Опоровоз стоит, бокс не строится, Малявка слоняется по двору. В чем дело?
— Борис Аркадьевич! — взмолился Самусенко. — Не могу я с ними. Сил никаких нету…
— Ладно, объяснишь потом, — кивнул Кайтанов, но тут же многозначительно предупредил: — Разговор у нас с тобой будет особый. А пока… — он вытащил из кармана пачку талонов, перетянутых черной резинкой, и бросил ее через стол Сумарокову: — Опоровоз загрузить немедленно. А вечером доложишь, что бензовоз на ходу. Ясно? Все! Иди. Ты мне пока не нужен.
Сумароков хотел было что-то возразить, но только крякнул и, взяв талоны, вышел.
Кайтанов повернулся к Самусенко:
— Позови-ка мне Измогилова, а потом пусть Малявка зайдет.
Тем временем Дмитрий суммировал свои первые впечатления об участке.
Это был типичный участок средней руки. Во дворе стояло несколько вагончиков, возвышались два деревянных склада из почерневших досок. Между складами штабелями сложены ящики, черепица, здесь же бочки и трубы. По другую сторону примостилось с полдюжины мастерских. В дальнем углу — несколько раскуроченных механизмов — «гробы», сразу же определил Дмитрий. У забора куча угля, на ней спит чумазая собака, черная то ли по масти, то ли от тесного «контакта» с углем.
Контора представляла из себя небольшой одноэтажный домик. Штукатурка местами обвалилась, проглядывал бледно-желтый кирпич. Спланирован домик был нелепо — едва ли не половину площади занимал коридор, в который выходило несколько дверей, одна из них вела в кабинет начальника участка.
Кабинет — маленькая комнатушка, куда каким-то чудом втиснули два небольших стола, три стула и металлический сейф. Столы стояли буквой «Т». Вдоль стен, выкрашенных желтой и синей масляной краской, едва протиснешься. На окнах висят тяжелые синие шторы, отчего комнатка кажется еще меньше. На стене — графики, один из них — самый длинный — озаглавлен «ВЛ 220 кв Рыбхоз — Райцентр». Лишь несколько кружков и квадратиков обведены красным карандашом, что означает выполнение. На столе аккуратно разложены карандаши, ручки, стопки бумаги. Какой-то блокнот раскрыт посередине. Дмитрию бросилась в глаза надпись «Что сделать сегодня?», однако дата была трехдневной давности — видимо, Кайтанов давал таким образом Самусенко задание перед отъездом.
Осторожно вошел Могилов.
Кайтанов поднялся навстречу ему.
— Здравствуй, Илья Зотович! Как дом, семья, дети? Все нормально? Это главное. Спасибо, у меня тоже. Будет большая просьба: бери машину, грузчиков, мешки
Могилов, готовившийся, видимо, к взбучке, прижал руку к сердцу:
— Мы сейчас, Борис Аркадьевич. Мигом. Минута — и цемент будет здесь.
Едва он вышел, в кабинет ввалился верзила, метров двух ростом и весом не менее шести пудов.
— Знакомьтесь, — кивнул Кайтанов Дмитрию. — Это наш бригадир. Вернее, ваш бригадир. Малявка, Федор Лукьянович. Будете работать вместе.
Дмитрий пожал Малявке руку. Рука у того широкая, теплая. Манеры спокойные, уверенные. Глаза хитрющие-хитрющие, а над ними мохнатые, кустистые брови. Стоило Малявке на миг призадуматься, как брови тут же оживали, сходились у переносицы, придавая лицу грозное выражение.
Между тем Кайтанов заговорил, и в голосе его звучала спокойная ирония:
— Рассказывайте, как дела, Федор Лукьянович. Сколько опор поставили за эти дни?
Гигант замялся:
— Я, Борис Аркадьевич, прихворнул, решил отлежаться. Вот сегодня вышел.
— Понятно. Больничный есть?
— Толкую же, Борис Аркадьевич! Отлежаться решил. Больничный бы мне любой врач дал. Сразу на неделю. Я свой организм знаю. А чего мне неделю дурака валять дома? Думаю — отлежусь лучше пару деньков и — на трассу.
Кайтанов посмотрел на него сурово:
— Выходит, Федор Лукьянович, бросил ты бригаду?
— Там же мастер есть!
— Мастер! — Кайтанов едва не выругался, но сдержал себя. — Ладно. Вот тебе лист бумаги, сядь у Сумарокова и пиши объяснительную.
— Борис Аркадьевич! — воскликнул верзила, вкладывая в это восклицание недоумение и обиду честного человека, заподозренного во лжи. Брови его опять сошлись у переносицы, а кончик горбатого длинного носа задрожал.
— Торговаться не будем. Не на базаре. Напиши объяснительную и езжай с новым прорабом на трассу. Да смотри не вздумай в конце месяца поставить себе эти два дня в табель.
— Эх, нету все-таки справедливости… — сокрушенно выдохнул Малявка и тяжело протопал из кабинета.
— Лучший мой бригадир, — сказал Кайтанов Дмитрию, когда дверь за Малявкой закрылась. — Умеет людей в руках держать. Причем мягкой лапой. Авторитетный мужик. Только душа слишком широкая. Чуть ослабь контроль, так и норовит гульнуть. Ну, ничего, этот наверстает. Ты, кстати, дни поставь ему в табель полностью. Но себя сразу с ним твердо держи. Без церемоний.
— Не волнуйся, еще ни под чью дудку не плясал.
— Лады!
Кайтанов открыл сейф, достал из него пухлую синюю папку и бережно погладил ее ладонью.
— У меня такой порядок. Если кто провинился — особо не распекаю. Но обязательно заставляю написать объяснительную. — Он похлопал рукой по папке. — Считай весь участок здесь. Любого могу в любой момент по статье вышвырнуть. — Он поднял папку и посмотрел на нее с особым чувством. — Раза два уже покушались на нее, да не тут-то было… — На его лице появилась мечтательная улыбка. — А какие тут перлы есть! Прямо для «Крокодила»! Вот, послушай. Беру наугад. Так… «От сварщика Авторучкина». — Он посмотрел на Дмитрия и подмигнул: