Будни и праздники
Шрифт:
В дальнем углу напротив гаража — между двух длинных скамеек была вкопана в землю столитровая металлическая бочка без верха. Это место считалось курилкой. Сейчас здесь собралось человек двадцать, и до Самусенко доносились шутки, смех, восклицания.
При его появлении смех смолк. Люди поднимались со скамеек, бросали в бочку окурки.
— Здравствуйте, Александр Иванович!
— Приветствуем!
— Доброго здоровьичка!
Самусенко, не отвечая на приветствия,
— Почему не работаем?
— Перекуриваем, — ответил кто-то.
— Что значит — «перекуриваем»?! После чего это вы перекуриваете?! Во сколько начало рабочего дня? Прокидин! Я тебя спрашиваю.
Прокидин, маленький, востроглазый мужичок с красным лицом, прогнусавил:
— Да мы наверстаем, Александр Иванович!
— Знаю, как вы наверстаете. Наработаете на копейку, а драть горло будете на рубль, — он еще сильнее запрокинул голову. — Ну! Сколько раз повторять? Кончай перекур!
Люди разбрелись по двору, одни бурча и ругаясь, другие посмеиваясь.
— Деды! Эй, деды! — кричал Самусенко через минуту. — Ну-ка, подите сюда!
Приблизились три деда: дед Шаблюк, дед Вознюк и дед Нурпеисов. Хотя их и прозвали дедами, но едва ли старшему из них исполнилось шестьдесят. Числились они разнорабочими, то есть выполняли на участке всю «черную» работу: грузили, разгружали машины, убирали территорию, наводили порядок на складе. Старшим у них был дед Нурпеисов, сожженный солнцем и ветром каракалпак с черными тонкими усиками на выразительном лице, в неизменной соломенной шляпе и клетчатой рубахе.
Уперев руки в бока, Самусенко ждал, пока деды подойдут ближе:
— Почему бокс не строится? А?
— Цементу нету.
— Могилову говорили?
— Говорили…
— А он?
— Да он, — замялся дед Нурпеисов, — сказал, что бокс может потерпеть.
— Ах, так!?
Но Самусенко уже не слушал дедов. Он увидел, что к конторе подходят Могилов и Сумароков. Набычившись, он двинулся к ним.
— Измогилов! Айда в кабинет! А ты, Васильич, погоди здесь немного.
Могилов — глава семейства из одиннадцати человек — был сухой, как щепка. На голове у него красовалась соломенная шляпа неопределенной формы и возраста. Он щурил большие печальные глаза, тер мясистый нос.
— Здравствуйте, Александр Иванович! Как здоровье?
— Ты мне брось свои штучки! Почему бокс не строишь? Почему цемент не достал!?
— Александр Иванович! Да я с углем провозился Все до грамма получил, можете проверить!
— Ты мне голову не морочь углем. Я тебя про цемент спрашиваю. Понял, ты, раззява!
— Александр Иванович!
— Тише, тише! Ишь, какой нервный!
— Я вас прошу меня никогда так не называть! — голос Могилова дрожал, из глаз, казалось, вот-вот брызнут слёзы.
— Раззява ты и есть!
Тот хлопнул несильным кулачком по столу:
— Я человек! Понятно? Человек! Я работаю на совесть. И если вы еще когда-нибудь…
— Ты чего кричишь?! — завопил на всю контору Самусенко — Я тебя про цемент спрашиваю, а не про твою совесть. Можешь оставить ее при себе.
— Вы, Александр Иванович, бесчувственный, вы — ненормальный, вы — злой, вы… — всхлипывающий Могилов выскочил из кабинета, оставив на столе тоненькую серую папку.
Самусенко ринулся следом за ним:
— Измогилов! Вернись! Немедленно вернись!
Но тот уже запрыгнул в свой кабинет и заперся с внутренней стороны на ключ. Самусенко забарабанил в дверь костлявым кулаком:
— Измогилов! Если через час цемента не будет, лучше не показывайся мне на глаза.
Потом выглянул во двор:
— Васильич, зайди.
Вошел Сумароков. Был он одного с начальником роста, но гораздо шире в плечах. На губах усмешка, черные бездонные глаза смотрят с вызовом, словно говорят: «Я тебе не Измогилов. Попробуй только повысить на меня голос, а тем более назвать как-нибудь не по-хорошему Я тебя так припечатаю к этому креслу, что до вечера не отскребешься. А попрекать меня нечего. Я не мальчик и сам знаю, когда и что мне делать. А подчиняться тебе — мне чертовски неприятно, ты и сам знаешь это. К тому же у нас с тобой и должности одинаковые, и оклады. Прорабы!»
— Так что там с бензовозом, Васильич?
— Да ничего особенного, Иваныч. Сломался.
— И надолго?
— Думаю, дней на десять.
— Что-нибудь серьезное?
— Дефицитные запчасти.
— А что с талонами на бензин?
— Нету талонов.
— А ведь были.
— Шоферы все сожрали.
— Так быстро?
— Ха!
— Ну, и что делать?
— Не знаю. Думай. Ты же — начальник. — В глазах Сумарокова промелькнуло злорадство.
— Тогда так — чтобы через час был бензин.
— Давай червонец — будет, — насмешливо улыбнулся Сумароков.
— А это видал?! — Самусенко показал ему кукиш.
— Что же мне — из своего кармана платить?
— Механик, — презрительно сощурился Самусенко. — Слесаришко ты, а не механик.
В большей степени Сумарокова оскорбить было нельзя. Он побелел и, тяжело дыша, обошел стол.
— Повтори, — тихо сказал он.