Будни учителя
Шрифт:
Почти неделю я упорно репетировал перед зеркалом каждое слово своего конспекта, точнее конспектов, потому что на всякий случай я их написал несколько, а то вдруг что-то пойдет не так. В результате к моменту Х я знал наизусть не только свои слова, но и почти все отрывки из «Кавказского пленника» Толстого, которые мы должны были анализировать с пятиклассниками.
Большинство одногруппников, судя по нашим разговорам на переменах, отнеслось к практике гораздо проще, чем я, но у меня есть замечательное хобби: я очень люблю себя накручивать и постоянно представляю самые плохие варианты развития событий. А на уроке
Да, оптимизм – это не про меня.
А если они будут работать слишком медленно и мы ничего не успеем? А если – слишком быстро и я не буду знать, чем занять их в конце урока? А если никто не будет отвечать? А если они будут разговаривать, или смеяться, или сидеть в телефоне, или… Список деструктивного для моего тщательно спланированного урока поведения можно было продолжать долго. В общем, чем больше я думал о предстоящем дебюте у доски, тем ярче услужливая фантазия рисовала пугающие в своей красочности картины грядущего провала. «Если» росли быстрее, чем прыщи на лице подростка.
И уже сейчас, проведя сотни или даже тысячи уроков, я понимаю, что мои опасения не были лишены оснований. Нет, в ту памятную для меня практику школьники, наверное, чувствуя мое волнение, вели себя просто идеально, но ситуации, когда ученик может позволить себе буквально все, отнюдь не редкость.
Кто сказал «мяу»?
Представьте себе урок. Самый обычный урок. Скрипят о бумагу ручки, из окна доносятся радостные крики первоклашек, у них уже закончились уроки, и они с довольными воплями носятся по спортивной площадке. Можно было бы закрыть окно, чтобы посторонние звуки не мешали пресловутому «учебному процессу», но май выдался настолько жарким, что свежий воздух – единственная возможность не расплавиться прямо за партой. Серьезная пожилая учительница, стоя у темно-зеленой доски, в очередной раз объясняет пятиклассникам особенности глагола «to be». Завтра итоговая контрольная. Все напряжены и сосредоточены: у Евгении Петровны не забалуешь, да и близость столь важной проверочной не добавляет поводов для веселья.
Неожиданно над головами школьников проносится «кря». Отличница Света, всегда сидевшая за первой партой, недовольно поморщившись, оглянулась назад: «Наверное, показалось». Подружки Оля и Катя, улыбнувшись, одновременно пожали плечами. «Ты тоже слышала?» – читался в их глазах безмолвный вопрос. На первом ряду кто-то сдавленно хихикнул. «Кря» было таким отрывистым и неожиданным и так быстро утонуло в тишине класса, так резко контрастировавшей с весельем за окнами, что действительно было сложно понять: «А был ли мальчик?». Евгения Петровна, похоже, не заметила звука или решила сделать вид, что не заметила, и продолжила заполнять доску примерами глаголов, которые могли встретиться на контрольной.
«Кряяя!» – уже гораздо громче и протяжнее раздался из-за последней парты тот же самый звук. Теперь уже все могли точно указать источник шума. Петя сиял как медный таз: внимание всех одноклассников было направлено исключительно на него.
«Кря-кря-кря! Кря-кря-кря!» – издевательски улыбаясь во все свои тридцать два зуба, мальчик уже не сдерживался, а просто кричал, добавляя эффектности своему представлению покачиванием на стуле.
– Ерёмушкин! –
– А что Ерёмушкин? – «искренне» удивился парень, картинно захлопав огромными, почти женскими ресницами. – Я сегодня уточка! – и с этими словами мальчишка выскочил из-за парты. Похоже, этого не ожидал даже стул новоявленной птички, потому что он решил с грохотом рухнуть на пол. Соседка Петьки Машка аж взвизгнула и инстинктивно прижала руки к груди.
Продолжая крякать, Петя опустился на корточки и пошел гусиным шагом в сторону доски. Оторопевшая на секунду Евгения Петровна пришла в себя и продолжила повторять фамилию нарушителя, но уже не так уверенно.
– Ерёмушкин… Ерёмушкин… Сейчас же урок! Ты что??? А ну вернись на свое место.
– Это у вас урок! А я уточка, – помахал «крыльями» утенок и, поравнявшись с первой партой, направился к третьему ряду.
– Я тебе двойку поставлю! – бросив учебник на стол, крикнула учительница.
– Не имеете права! – равнодушно хмыкнул Петя. Уж в чем в чем, а в своих птичьих правах он отлично разбирался. В глаголе «to be» не особенно, но вот то, что за поведение нельзя ставить оценки, он усвоил твердо. – Кря-кря!
– Если ты сейчас же не успокоишься, я позвоню твоему отцу! – Евгения Петровна решила воспользоваться последним оружием. На долю секунды мальчишка действительно задумался, пытаясь оценить масштаб грядущих потерь, но уже через пару мгновений он стоял перед растерянной учительницей английского с телефоном в руках.
– Звоните! – издевательски улыбаясь, протягивал аппарат Петя.
– И позвоню, – снова схватив учебник со стола, будто пытаясь им защититься, с плохо скрываемой неуверенностью произнесла Евгения Петровна.
– Ну чего же вы не звоните? Кря!
– А ну марш к директору! – изо всех сил завопила женщина.
Даже те немногие пятиклассники, кто сидел с улыбкой, тут же испуганно опустили глаза. Все отлично знали, что с Евгенией Петровной шутки плохи, это не какая-нибудь учительница музыки, на уроках которой можно было бросаться бумажками и сидеть в телефоне. Это Евгения Петровна! Ее слушались все: дети, родители, даже директор в ее присутствии слегка робел. А тут такое!
На английском ручку-то было страшно уронить, потому что это «мешало учебному процессу». Некоторые ученики свято верили, что Евгения Петровна может оторвать голову, никто, конечно, не проверял, но даже у меня складывалось подобное впечатление. При всем при этом она очень редко повышала голос, но действовала на детей, как удав на кролика. Но, как только что убедился 5-й «Б», голова у Ерёмушкина осталась на месте, более того он смотрел на всех как настоящий чемпион. В этом раунде победа явно осталась за ним.
От Петьки Ерёмушкина вполне можно было ожидать подобной выходки: он неоднократно срывал уроки, спорил с учителями, сбегал с занятий, его ловили с сигаретами в туалете. Но все это происходило на других уроках, но никак не на английском. В кабинете у Евгении Петровны Петька, точно так же, как и все остальные, сидел тише воды, ниже травы, записывал новые слова в помятый словарик, переводил скучные диалоги про Сережу, зачем-то отправившегося в Лондон, – в общем, вел жизнь самого обычного троечника.