Будни войны
Шрифт:
Уже третий час они мерили шагами безлюдный берег, но только и видели рваные черные тучи, убегающие от войны на восток, да волны, упрямо разбивающиеся о песок этого недавнего пляжа, где в воскресные дни еще несколько месяцев назад было тесно от беззаботной детворы и счастливых матерей. Настолько все это — и черные рваные тучи, и косматые волны — надоело, что солдат Карпов, старший наряда, не всматривался во взлохмаченную ветром воду, а лишь скользил по ней почти равнодушными глазами. И все равно он первый увидел, как вдруг, казалось из самой морокой пены, возникли три человека. Они не крались, сжимая в руках оружие. У них едва хватало сил, чтобы стоять, поддерживая, подпирая друг
Поддерживая, подпирая друг друга, эти трое и пошли на берег, пошли подальше от волн, грохотавших за их спиной. Сделали шаг. Второй. Третий. Тут у самого высокого из них и подкосились ноги. Он обязательно грохнулся бы, но товарищи подхватили его и выволокли туда, куда не добирались даже самые злые волны, тут бережно и опустили на песок! А сами остались стоять рядом, бессильно уронив руки вдоль своего тела.
Жестом предупредив напарника, чтобы не вмешивался, чтобы затаился на время, солдат Карпов окликнул неизвестных:
— Эй, кто идет?
Те, услышав его голос, не схватились за оружие, не поспешили ответить, назвать себя. Они, будто враз обессилев, опустились на сырой песок рядом с товарищем, который даже не шевельнулся.
— Пальну? — предложил напарник, нацеливая ствол автомата на одну из косматых туч.
— Будто не видишь, что это наши? — ответил Карпов, закинул свой автомат за спину и зашагал к неизвестным. Он был уверен, что сказал правду. Действительно, за последние сутки близко к Кронштадту не было утоплено ни одного фашистского катеришки, значит, эти трое не могли быть членами его экипажа. И не гитлеровские диверсанты, нацеленные на наш тыл, эти трое. Те на берег скользнули бы змеями, у тех сил было бы предостаточно.
До неизвестных оставалось всего несколько шагов, когда солдат Карпов решил, что лучше все же подстраховаться. И приказал напарнику лечь на песок, взять на прицел автомата тех троих. Убедившись, что напарник правильно понял все, пошел снова. Но не по прямой, начинавшейся от напарника, а под значительным углом к той воображаемой линии; чтобы товарищ, не опасаясь убить или поранить его, мог в любую минуту дать длинную очередь.
Остановился шагах в двух или трех от неизвестных. Не больше. Остановился и придирчиво разглядывал тех, кто так внезапно оказался на этом участке берега Финского залива. Двое были в бушлатах, тельниках и клешах. А вот третий… Постой, постой…
И вот уже вырвалось одновременно радостно и тревожно:
— Командир роты? Товарищ капитан?
А еще через считанные секунды приказ напарнику:
— Вызывай сюда наших!
— Можно очередью в небо?
Дать автоматную очередь — объявить тревогу, лишить товарищей коротких минут отдыха. Нет, на это солдат Карпов не согласен, и он говорит строго, хотя и немного ворчливо:
— Нет, ножками поработай… Беги и доложи самому сержанту Перминову: мол, я, Карпов, нашел на берегу нашего командира роты. Около него нахожусь. Так что носилки надобны.
Несколько путано высказал свои мысли, однако напарник, ничего не переспросив, поспешно затрусил в ночь.
А Карпов, закинув свой автомат за спину, опустился на корточки рядом с неизвестными матросами, рукой, почему-то прикоснулся к холоднущему лбу капитана и спросил ни у кого конкретно:
— Что с ним?
— Или я доктор? — пожал плечами один из матросов и поспешил добавить просительно: — Табачком не осчастливишь? Наш-то, пока по воде брели…
Карпов молча сунул ему в руку кисет с махоркой, одной рукой, поддерживая, обнял капитана Исаева за плечи, а второй осторожно и быстро ощупал его голову, грудь и живот. Не только смертельных, но и вообще ран не обнаружил. И несколько успокоился, почти нежно прижимая к себе капитана, стал прислушиваться к тому, о чем сиплым от простуды голосом говорил второй матрос, тоже запустивший руку в его кисет. А тот с гордостью рассказывал, что это их ротой командовал в Петергофе товарищ капитан Дмитрий Ефимович Исаев. До тех пор толково командовал, пока фашисты не только роту, но и весь полк по самую маковку не засыпали снарядами, минами и бомбами, пока гусеницами танков в клочья не разорвали, с сырой мать-землей не перемешали.
Дескать, уже под вечер 7 октября, когда на последние патроны как на диковинку глядели и гадали, пустить их в дело немедленно или как память об этих двух кровавых днях упрятать в потайном кармашке около сердца, товарища капитана близко рванувшая бомба одним бревнышком наката так приласкала, что, почитай, весь левый бок товарища Дмитрия Ефимовича — сплошной синячище.
Может, потому он и потерял силу, сдал маленько под самый конец.
Но, когда водой брели, в ложбинках между волн маскируясь, он вполне нормально держался, вовсе не в тягость был.
Так закончил матрос свой скупой рассказ.
Сержант Перминов и три солдата, вооруженные трофейными автоматами, не пришли, прибежали. Без носилок, которые солдат Карпов просил обязательно принести. Вместо них прихватили с собой плащ-палатку. Однако к тому времени капитан Исаев уже пришел в себя. Даже сел. Огляделся. Узнал не только матросов, с которыми выпало выжить, но и Карпова, а потом и Перминова, с ними поздоровался откровенно радостно.
До землянки взвода, как сказал сержант Перминов, почти два километра. И была она не вблизи окопов первой линии, а на таком удалении от них, что вовсе не все вражеские мины долетали до нее; и жили в ней бойцы, перед которыми пока стояла лишь одна задача — отдыхать, набираться сил для грядущих боев. Почти два километра было до землянки, и все это расстояние капитан Исаев прошел без чьей-либо помощи. Правда, начав шагать резво, вскоре заметно сбавил скорость, раза три или четыре даже шатнулся, но от задумки своей не отступил. Дорогой он и спросил у сержанта Перминова, кто еще из старых боевых товарищей, конечно кроме Карпова, служит здесь. Сержант ответил, что больше никого нет, остальные убиты или поранены в боях под Красным Селом. Дескать, не успели бойцы их роты еще и приглядеться друг к другу, еще и не подружились по-настоящему, их бросили туда, где такое творилось, такое…
Между прочим, под Красным Селом их бригада в тактическом отношении ключевую позицию занимала. Потому, когда самые горячие бои начались, туда самого высокого военного начальства столько понаехало — надо бы больше, да некуда. Во главе с маршалом Советского Союза Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Он, Климент Ефремович, под Красным Селом в одной цепи с моряками в атаку шел!
Об этой атаке капитан Исаев слышал еще в Кронштадте, но ему и сейчас очень хотелось, чтобы про нее — со всеми мельчайшими подробностями! — рассказал участник того события, сразу же ставшего достоянием истории, и он будто бы усомнился:
— Сам товарищ Ворошилов с вами ходил в атаку?
— Лично мне такая честь не выпала, чтобы в той атаке быть рядом с ним. Но рассказывали о том факте люди, во всех отношениях достойные доверия, — ответил Перминов, помолчал и вдруг добавил, почему-то понизив голос: — В той атаке и старший лейтенант Загоскин пали.
— Павел Петрович? — вырвалось у капитана Исаева.
Сержант Перминов оставил без ответа его восклицание, он продолжил прежним несколько меланхолическим тоном: