Будни войны
Шрифт:
— На дне залива — одни мины лежат, на определенной глубине — другие стоят, а третьи на волнах покачиваются.
— Уж больно точно ты все знаешь, — буркнул капитан Исаев, чтобы скрыть свою некоторую растерянность: впервые, хотя и начал размен пятого десятка, он стоял на палубе парохода, да еще морского; и не просто пассажиром, а человеком, отвечающим за жизнь сотен людей, предстояло ему совершить свой первый в жизни переход морем. Правда, относительно сотен людей он явно соврал, это перед последним боем, который гремел вчера весь день, у него в батальоне было четыреста двадцать семь бойцов при трех гаубицах, шестнадцати станковых и десяти ручных пулеметах. Силища!.. Сейчас бойцов,
— Не веришь? — удивился старший лейтенант Загоскин. Помолчал, пересиливая обиду, и продолжил по-прежнему ровным голосом: — Это ведомо каждому военному моряку. Только насчет плавающих мин и можно было сомневаться, если бы не сегодняшний ветер. Ишь, как он море раскачал… Оно и посрывает многие мины с якорей.
Разговор оборвался. Хотя старший лейтенант Загоскин мог бы еще сказать, что если транспорт взорвется на мине, то те, кто в момент взрыва находился на верхней палубе да еще на корме, имели пусть и невероятно малый, но шанс на спасение. А капитан Исаев, несколько боявшийся предстоящего перехода морем, очень хотел спросить, какой силы в баллах или в чем другом достиг сегодняшний шторм; ему и в голову не приходило, что до настоящего шторма дело еще не дошло.
А шалый западный ветер, завывая в снастях транспорта, то и дело напоминал о себе, набрасывался на людей, норовя сорвать с кого-нибудь фуражку или бескозырку, леденящей струей вгрызался в тело.
Затянувшееся молчание прервал старший лейтенант Загоскин, сидевший на палубе рядом с капитаном Исаевым:
— А вообще-то, Дмитрий Ефимович, ты мандражу не поддавайся, от вражеских самолетов мы и сами должны отбиться: на «Красном Дагестане» в порядке подготовки к данному переходу установлено три зенитных орудия, по стольку же крупнокалиберных и счетверенных пулеметов. Про обыкновенные — не говорю… Впечатляет?
— Куда уж больше, — нехотя буркнул капитан Исаев.
Разговор опять оборвался. А старший лейтенант Загоскин, вновь почувствовавший непередаваемый словами запах моря, был по-хорошему взволнован, ему хотелось действовать и говорить, говорить. И он встал, решительно зашагал на мостик транспорта. За ним потянулись его матросы — все пятеро.
Полностью рассвело — капитан Исаев увидел, что не один «Красный Дагестан» готовится сняться с якоря: десятки военных кораблей—крейсеров, эсминцев, сторожевиков, морских охотников и тральщиков — и обыкновенных транспортных пароходов ждали только приказа начать движение. Увидел и гривастые волны, непрерывной чередой накатывающиеся от горизонта и готовые, казалось, немедленно наброситься и сокрушить тот корабль, который первым осмелится высунуться из гавани.
Фашистские самолеты в этот день почему-то появились только в 12 часов 50 минут. И противный холодок зародился под сердцем капитана Исаева: на земле ты всегда найдешь место, где можно укрыться, а куда деться здесь, на морском просторе, и как спрятать этот огромный и такой неуклюжий пароход?! Однако фашистские летчики упорно не хотели видеть «Красный Дагестан», они зарились исключительно на военные корабли. Поэтому над самыми крупными из тех, какие были здесь, — над крейсерами — и вились стаей, для устрашения включив сирены, пикировали на них, чтобы, сбросив бомбы с допустимо малой высоты, вновь взмыть к облакам, стремительно бежавшим по небу. Военные корабли, разумеется, огрызались из зенитных орудий и пулеметов. Так умело вели огонь, что, хотя с короткими перерывами вражеская бомбежка и длилась около четырех часов, ни один из них не был поврежден настолько, чтобы по сигналу флагмана не сняться с якоря.
Только во второй половине дня «Красный Дагестан» пошел к фарватеру, проложенному нашими тральщиками почти по середине Финского залива, и взял курс на Кронштадт. Оказался транспорт в море — капитан Исаев сразу вспомнил то, что минувшей ночью сказал старший лейтенант Загоскин про мины на всех трех этажах моря: едва снялись с якоря, под одним из морских охотников, бывших в охранении транспортов, вдруг рванула мина; казалось, из глубин моря поднялся высокий столб воды, прозрачной до белизны, и… вмиг не стало морского охотника.
Потом военные корабли ушли вперед. Вот тогда на «Красный Дагестан» и нацелились сразу три фашистских бомбардировщика. Сделав над ним по нескольку кругов, тот из них, который ходил головным, вдруг бросился в почти отвесное пике. Трассирующие снаряды и пули решетили воздух вокруг него, но он все падал и падал, стремительно сближаясь с верхней палубой транспорта.
Фашистский летчик швырнул бомбы лишь тогда, когда капитану Исаеву стало казаться, что таран неминуем. Бомбы впились в косматые волны, вырвали из них водяные столбы, рассыпавшиеся вроде бы вовсе бесшумно. Только одна из тех бомб все же угодила точно в цель, только одна угодила, но почти всех зенитных пулеметов враз не стало; теперь лишь два из них — да и то, похоже, менее решительно — вели огонь по вражеским самолетам. А в пике уже сваливался второй бомбардировщик, в запасе еще оставался третий, в хвост которому пристраивался первый!
В этот момент кто-то из сотен людей, толпившихся на верхней палубе «Красного Дагестана», и крикнул истерично:
— Чего глядим? Кидай спасательные круги в море, спускай на воду все лодки!
Как сообщил еще утром старший лейтенант Загоскин, «Красный Дагестан» принял на свои палубы около трех тысяч солдат и жителей Таллинна. И вот в эту массу Людей, взбудораженных всем, происходящим вокруг, были брошены слова о личном спасении. Брошены человеком, от страха потерявшим и способность трезво думать, и вообще власть над собой. Этих слов оказалось достаточно, чтобы безумно завопило несколько человек, а на волны вслед за спасательными кругами и двумя шлюпками шлепнулся спасательный плотик — с точки зрения капитана Исаева, вовсе ненадежное и лишенное собственного хода сооружение. Однако некоторые, наиболее ошалевшие от страха, стали прыгать на него, считая, что, стоит им отойти от борта «Красного Дагестана», фашистские летчики больше и не глянут в их сторону.
В этот момент капитан Исаев и увидел старшего лейтенанта Загоскина с его матросами. Они — всего шесть человек! — встали яйцом к толпе и застрочили из автоматов поверх людских голов. Капитан Исаев подумал, что, пожалуй, только так сейчас и можно пресечь панику в зародыше, не дать ей разойтись. В этот же миг он и крикнул что было мочи:
— Огонь по самолетам! Из личного оружия огонь!
Не только прокричал это, но и застрочил из своего трофейного автомата, застрочил по фашистскому бомбардировщику, пикировавшему на «Красный Дагестан». Нет, капитан Исаев не надеялся сбить вражеский самолет (уже знал, что сиденье летчика бронировано), он просто показывал многим людям, что им надлежит сейчас делать.
Отвалил спасательный плотик от борта «Красного Дагестана» — все три фашистских самолета набросились на него. И бомбили, и обстреливали из пулеметов и пушек. До тех пор над ним бесновались, словно забыв о транспорте, пока на малые щепочки не был искрошен последний брус-распорка, пока не исчезла с поверхности моря последняя человеческая голова.
А «Красный Дагестан» по-прежнему шел на восток, шёл туда, где грохотали пушки и тарахтели пулеметы, где два раза уже прозвучали взрывы, от которых содрогнулось все море.