Будоражащий

Виктория Джулиана

Я беру его за руку и веду на улицу, сворачиваю направо на тротуар вдоль Главной улицы и останавливаю нас.

— Секундочку, мне нужно срочно проведать Айяну.

— Не торопись, — говорит он мне, улыбаясь и поднося костяшки моих пальцев к своему рту, прижимаясь к нему поцелуем, от которого меня пробирает дрожь.

Когда он отпускает мою руку, я расстегиваю молнию на сумочке и роюсь в ней, пока не нахожу свой мобильный.

Эй! Мы здесь. Сообщи своему дяде, что мы готовы, пожалуйста!

Моя заноза в заднице

Получилось!

Вы, сумасшедшие дети, веселитесь!!!

Через минуту перед нами останавливается конный экипаж. Лошадь — чисто-белая липпица, к ее сбруе привязаны красные бубенчики. Карета идеально подходит для двоих — она открыта с той стороны, где обычно располагаются окна, а сверху покрыта белым материалом, по бокам которого висят мерцающие огоньки.

— Твоя буквальная колесница ждет тебя, — говорю я ему с блеском и хлопаю ресницами. Волна эмоций, прокатившаяся по его лицу, заставляет меня вздрогнуть. Сначала он выглядит шокированным, потом тронутым этим жестом, а затем приходит в неописуемый восторг.

Он внезапно обхватывает меня руками за талию и поднимает вверх, мои ноги болтаются, а он кружит меня по кругу, прижимая мое тело к своей груди.

Зрители ухмыляются, глядя на нас, некоторые из них, кажется, узнают Алессандро и достают свои телефоны, чтобы сделать несколько снимков, но нас это не волнует. Мы хихикаем вместе, а когда он ставит меня на ноги, то проводит руками по моим щекам, откидывая мою голову назад и прижимаясь губами к моим в безумном поцелуе.

Из меня вырывается тихий стон, и я внезапно осознаю, что мы на людях, за нами наблюдают, возможно, даже записывают, и при этом я абсолютно мокрая.

Алессандро испускает глубокий стон, прежде чем отстраниться и взять меня за руку. — Пойдем, беда, — ворчит он и помогает мне сесть в карету.

Я не могу сдержать улыбку, которая не сходит с моего лица с тех пор, как я его встретила. Он как булочка с корицей — горячая снаружи, но такая мягкая и липкая в центре.

Внутри кареты все довольно просто, но сиденье покрыто кремовым одеялом из искусственного меха, и мне очень удобно прижиматься к нему.

Он прижимается ко мне, обхватывает мои плечи и проверяет, смотрит ли кучер, он же дядя Айяны Терри, прямо перед собой, а не на нас, а затем поворачивается ко мне так, чтобы его спина была обращена к дороге. Он кладет вторую руку мне на бедро, приподнимая платье, и я вдруг проклинаю себя за то, что надела платье чайной длины, а не что-то более облегающее.

Однако это его не останавливает, и ему удается задрать материал вокруг моих бедер, после чего он наклоняется и шепчет мне на ухо: — Это идеальный способ закончить идеальную ночь, даже если нас везет тысячекилограммовое животное, наступая в собственное дерьмо.

Он глубокомысленно хихикает.

Я не могу сдержать рвущийся наружу гогот. Терри поворачивается и настороженно смотрит на нас, похоже, не понимая нашего шаткого положения, а затем снова обращает свой взор на дорогу.

—

Ты не можешь говорить такие вещи, если не хочешь, чтобы я смеялась так громко, что у тебя лопнут барабанные перепонки!

Я фыркнула, все еще трясясь от смеха.

Он широко улыбается, демонстрируя ямочку на правой щеке.

— Я в любой день готов рискнуть лопнувшей барабанной перепонкой, если это означает возможность услышать этот смех.

Его голос внезапно становится хриплым, когда его рука снова опускается на мое бедро, он находится примерно в трех дюймах от моего капающего жара. Скользя рукой по внутренней стороне бедра и поднимаясь вверх, он проводит по нему мизинцем, и его глаза становятся расплавленными.

— А я-то думал, что ты хорошая девочка… — Он прерывается и говорит: — Без трусиков.

Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что до нашего следующего пункта назначения осталось меньше пяти минут. Я знаю, что должна попросить его остановиться, когда чувствую, как он проводит средним пальцем по моим слизистым складочкам, но слова застревают у меня в горле, когда через меня прорывается стон.

Моя нижняя губа выпячивается, и я испускаю маленькие вздохи, судорожно хватаясь за его предплечье, потому что мне нужно за что-то держаться. Мои ногти впиваются в него, а мой рот приникает к его плечу, чтобы заглушить мои стоны.

Он издает тихий ворчащий звук одобрения, и когда он вводит в меня средний и указательный пальцы, я думаю, что разобьюсь вдребезги. Он погружает их в меня, проводит большим пальцем по моей влажной коже и дразнит мой ноющий клитор.

Мы находимся в нескольких секундах от места назначения, когда он, наконец, оказывает давление, в котором я отчаянно нуждаюсь, надавливая на мой клитор, и как только вагон останавливается, и я готова взорваться, как бомба, он убирает руку, засасывая пальцы в рот.

Мой рот открывается от шока, вожделения, разочарования и даже гнева, пока он не наклоняется ко мне и не говорит: — Ты так хороша на вкус, милая, но я не хочу рисковать тем, что другой мужчина услышит эти твои сладкие звуки. Я кончу с тобой позже.

Я краснею и чуть ли не катапультируюсь из кареты, увлекая его за собой. Мы подходим к приюту "Pawsitively Purrfect", в котором мы с Касом выросли и работали волонтерами. Уже поздно, но Лури дал мне код, чтобы нас впустили, если мы пообещаем запереть дверь.

— Катарина Нарваэс, ты привела меня пообниматься со щенками?!

Его лицо светится, как чертова рождественская елка, и оно прекраснее, чем все, что я когда-либо видела. Ямочка на его правой щеке выставлена на всеобщее обозрение, заставляя мое сердце биться о грудную клетку.

— Да, но не только щенков. Старые собаки тоже, а также кошки и котята, если у тебя нет аллергии.

— Не хочу драматизировать, но я бы буквально умер, если бы у меня была аллергия на собак или кошек, потому что это разрушило бы мою чертову жизнь.