Будьте моей тетей
Шрифт:
– Нисколько, – рассердилась Алёна. – Я твоя родная тётка, неужели я с родного человека буду деньги брать? Ты только коротенько мне расскажи, чтобы я не лопухнулась – фамилии, основные семейные даты.
На следующий день Алёна в двенадцать часов стояла с огромным букетом розовых роз у загса. На ступенях толпилось много людей. Где-то здесь должны быть родственники Маши. Алёна оглядывалась и пыталась определить, кто они. Она очень переживала за Диму и Машу и надеялась, что у них всё сложится.
В двенадцать пятнадцать подъехала машина, из неё вышел Дима и подал руку милой девушке в простом белом платье. Он оглядывался по сторонам, пока они поднимались по ступеням загса. Алёна выглянула из-за плеча мужчины и осторожно помахала ему.
– Тётя Алёна! – обрадовался Дима и обнял её. – Машка, знакомься, это моя тётя Алёна!
– Ребята, поздравляю вас! – она поцеловала Диму и Машу. – Это тебе, – Алёна вручила букет невесте. – Я очень рада за вас и пусть у вас всё будет хорошо!
– Теперь всё обязательно будет хорошо! – Дима обнял Алёну. – Спасибо, тётя! Очень прошу вас, будьте рядом со мной на регистрации, – он посмотрел ей в глаза. – Не бросайте меня.
– Родных не бросают, – улыбнулась Алёна.
Через год Алёна стояла в церкви и держала на руках новорождённую Анастасию Дмитриевну. Она плакала, рядом волновались новоиспечённые папа Дима и мама Маша.
– Кто бы мог подумать, что вы решите, чтобы именно я была вашей крёстной, – улыбалась счастливая Алёна. – Маша, у тебя, наверняка, кто-то из родных мечтал быть крёстной для Настеньки.
– Лучше вас, тётя Алёна, крёстной для Насти никого не найти! – улыбнулась Маша.
– И теперь ты по-настоящему можешь считаться моей роднёй, – наклонился и прошептал ей на ухо Дима. – И врать больше никому не надо, – он поцеловал её в щёку. – Спасибо тебе за всё, тётя Алёна, ты наш ангел-хранитель.
МИЛОСЕРДИЕ
Мила стояла в коридоре и рыдала. В комнате суетилась реанимационная бригада, вызванная скорой. А её просто выставили.
Она вызвала скорую, когда увидела, что маме стало нехорошо. Перед сном она, как обычно, зашла к матери пожелать спокойной ночи.
– Поговори со мной, – улыбнулась мама.
Но поговорить они не успели. Мама схватилась за сердце и больше не произнесла ни слова.
Мила в панике набирала номер скорой. Потом сидела, держа маму за руку, и успокаивала её, что сейчас приедут, потерпи чуть-чуть и всё будет хорошо.
Но мама её не слышала, лежала на высоких подушках безучастная и бледная.
Скорая пробыла около часа: капельницы, уколы, а потом врач вышел и сказал, что они бессильны. И если она, Мила, хочет, то они вызовут реанимацию, но надежды особенно нет.
– Конечно! Вызывайте, – она не сдержалась и заплакала.
Это продолжалось уже больше года. Постоянные больницы, две операции, врачи, очереди в онкоцентр.
Наверное, уже в этот период надо быть готовой к тому, что конец неизбежен. И скорый конец.
Но Господь милосердно дарует в этот момент слепоту. Ни близкие, ни часто сам больной не понимают, что их ждёт. Их сжигает внутри надежда на выздоровление. Они надеются спастись и не видят очевидного.
Мила ходила с мамой по врачам. Вечерами читала в интернете всё, что могло бы помочь. Потом с воодушевлением рассказывала матери и пыталась претворить в жизнь. Возможно, она сама отказывалась видеть происходящее.
Особенно в тот момент, когда маму положили в больницу в третий раз. Она лежала одна в палате. Мила приходила к ней, рассказывала новости, делилась переживаниями, рассказывала ей о том, что вычитала ещё один вариант лечения.
А мама лежала странно равнодушная. Миле иногда казалось, что здесь присутствует лишь мамина оболочка, а душа, мысли блуждают где-то очень далеко.
Маму выписали из больницы, так и не сделав операцию. Врачи объясняли заплаканной Миле, что мама слишком слаба, что надо подготовиться, восстановиться и только тогда планировать операцию.
Она составила план, расписала приём лекарств по часам и сказала маме, что они должны подготовиться к операции за пару месяцев. А там, после операции, всё будет хорошо. Мама поправится. Обязательно.
Реанимация приехала быстро. Гораздо быстрее, чем скорая. Врачи из скорой, в коридоре, объясняли коллегам состояние больной, пульс, ещё какие-то показатели, а Мила держала маму за руку.
– Всё будет хорошо.
Она чувствовала, что хорошо уже не будет, но уговаривала себя, глядя на бесчувственную маму.
– Так, женщина, – её по плечу похлопал врач из реанимационной, – вы будете мешать. Подождите на кухне.
Мила вышла, но до кухни не дошла. Стояла в коридоре и напряжённо слушала.
Через десять минут вышел врач и не ожидая, что Мила стоит у дверей, налетел на неё.
– Вы должны решить, – сказал он, – мы можем попытаться откачать её, но у неё будут сломаны ребра. Без сознания она находится уже довольно долго, поэтому могут быть и другие проблемы.
– Не надо, – Мила закусила губу, чтобы не заплакать. – Не надо, у неё онкология, её выписали, как неоперабельную.
Врач не ответил, посмотрел Миле в глаза и погладил её по плечу.
Реанимация уехала, а Мила так и стояла в коридоре, боясь зайти. Через полчаса ей уже названивали ритуальные службы, наперебой предлагая свои услуги.
Потом было всё, как у всех. Расспросы, слёзы, похороны.
Но Мила никому не сказала, что она отказалась спасти свою мать. Она пыталась убеждать себя, что этим она пыталась оградить её от неминуемых страданий, но где-то внутри её выжигало осознание, что она была малодушной и просто её убила, отказавшись от реанимации.