Будьте здоровы и держите себя в руках
Шрифт:
Ну, будьте здоровы и держите себя в руках. Будьте терпимы друг к другу.
15. Второй случай из моей психиатрической практики
Володя К. жил со своей тетей, которая и привела его в больницу имени П. П. Кащенко.
Невысокого роста, круглая, она была работником торговли – Володина тетя. Это было видно по ней самой. Все советские работники торговли были чем-то похожи друг на друга. Возможно, это было еще понятно и потому, что каждый раз, когда она навещала своего племенника, она заодно притаскивала медперсоналу в отделение продукты, которые в магазинах тогда отсутствовали.
Володина тетка рассказала, что забрала племянника в Москву после того, как умерли его родители и все родственники на Алтае – по-моему.
Родился Володя К. в какой-то заброшенной, богом забытой деревне, где все пили. Причем пили не переставая. Перманентно. Один отваливался от длинного стола, его место занимал другой, тут же поднявшийся с пола. Как бы вырастал из земли человек. Пили круглосуточно. Пили и умирали.
Первыми словами маленького Володи К. были: “Дай вина!” – так интеллигентно в этой деревне называли самогон, который лился там бурной рекой.
Добрые сельчане, конечно, не отказывали Володе К. в такой мелочи. Так он начал выпивать в три года. Бегал голым в валенках под столом – “когда был Ленин маленький, носил он тоже валенки…” – и повторял одну и ту же фразу: “Дай вина, дай вина, дай вина”.
В восемь лет полумертвого Володю нашли в колее спящим. Рядом лежала пустая четвертинка и половинка головки репчатого лука.
После смерти родителей Володи К. его московская тетка забрала мальчика к себе. С этого времени, то есть лет с десяти, он бросил пить.
Здесь, мне кажется, следует оценить доброту этого советского работника торговли. Говорю это без всякой иронии. Согласитесь, все-таки надо иметь силы и сердце, чтобы черт знает откуда притащить не очень умного, не учившегося в школе мальчика и ему посвящать много времени.
В мое отделение Володя К. поступил, когда ему было лет 18. Это был бредовой больной. Фабула его бреда была очень примитивна – ведь она напрямую связана с интеллектом и эрудицией.
Володя К. делил всех людей на две категории: собственно человеков и “буратин”.
– Понимаете, Андрей Георгиевич, – объяснял Володя, – есть человеки, а есть “буратины”. У “буратин” под кожей все из дерева.
– Ну, ты, я надеюсь, не собираешься ножиком проверять, кто “буратино”, а кто человек? – спрашивал я.
– Да, нет, что вы, Андрей Георгиевич, мне этого не надо. Я чувствую и легко определяю.
– Ну, хорошо, – спрашиваю я. – Вот я кто? Человек или “буратино”?
– Вы, Андрей Георгиевич, человек. И медсестра Таня – тоже человек. А вот санитар Николай Федорович – “буратино”.
“Странно, – подумал я тогда. – Примитивно вроде, а как точно”.
Я и сегодня, глядя на людей и вспоминая Володю К., думаю: вот этот – человек, а этот – точно “буратино”.
И вот как-то сидим мы с Володей в большом и просторном холле кащенского отделения. Здесь вечером происходили свидания родственников с больными, а днем врачи собирали анамнез и писали истории болезни.
Отделение находилось на первом этаже. Потолки высоченные. Окна огромные.
Так вот, сидим мы с Володей и беседуем около этого гигантского окна. А за окном чистое, голубое небо, старые липы, зеленая густая трава – в общем, лето.
И вдруг Володя К. мне заявляет: “А знаете, Андрей Георгиевич, что я могу влиять на погоду?”
– То есть как? – спрашиваю я.
– А так… вот если засуха, например, я могу вызвать дождь. А если, наоборот, дожди – могу сделать так, что они прекратятся. Вы скажите, Андрей Георгиевич, кому-нибудь там, наверху. Наша страна ведь все время борется за урожай. А я помогу, принесу стране пользу.
Настроение у меня было боевым. Я начал изучать психиатрию и был открыт новым знаниям. За плечами имелся уже какой-никакой жизненный опыт. Я видел моря и океаны. Я уже что-то знал и что-то умел. Но хотелось, очень хотелось эксперимента.
– Ну, хорошо, Володя, – говорю я. – Давай, сделай сейчас, чтобы пошел дождь. Подул ветер. А то какая-то уж больно хорошая погода. Даже противно работать.
– Хорошо, Андрей Георгиевич, сейчас сделаю. Подождите немного…
И Володя К. повернулся к окну и стал в него пристально смотреть. А я наклонился и стал писать дневники в историях болезней своих пациентов, чтобы не терять времени даром.
Когда я поднял голову и посмотрел в окно, по небу тихо плыло одно пушистое облачко. Был полный штиль.
– Ну что, Володя, получается?
– Получится. Сейчас, подождите еще немного.
И опять я стал писать, а он пристально смотреть в большое кащенковское окно.
Когда я оторвался от своей писанины во второй раз, то был поражен.
По небу неслись черные тучи. Потом задул легкий ветерок. А потом вдруг случился такой порыв ветра, какой я видел только в фильме “Зеркало” Андрея Тарковского, снятом оператором Георгием Рербергом, – когда трава в кадре вдруг легла на землю, резко изменив свой цвет.
За окном зашевелились старые деревья. И пошел проливной дождь.
Володя отвернулся от окна и посмотрел на меня с торжеством.
Я что-то буркнул себе под нос, собрал истории болезней и отвел Володю К. в его палату.
На работе пришлось застрять надолго – зонта не было, а дождь не прекращался.
Я даже подумал, не попросить ли Володю К. вернуть прежнюю погоду. Но понял, что тогда мне придется остаться в этом отделении – только уже совсем в другой роли.
С тех пор я больше никогда не разубеждал пациентов в их бреде и не просил продемонстрировать свои способности.