Будьте здоровы и держите себя в руках

Я по-разному хотел назвать эту книгу. Был, например, такой вариант – “Обрезки «Наполеона»”. Тогда каждый текст я назвал бы кусочком: “кусочек-1”, “кусочек-2”, “кусочек-3” и так далее.

Потом мне показалось, что читатель может обидеться – мол, почему это мне дают обрезки? И, кроме того, вдруг многие уже и не знают, что Наполеон – это не только полководец?.. И обвинят меня в неполиткорректности и неуважении – как это могут быть “обрезки” человека!.

Вот один из кусочков того предполагаемого предисловия.

Накануне какого-нибудь праздника – семейного ли, советского ли – мои родители пекли торт “Наполеон”. Это было долгим занятием. Сначала делалось много коржей. Пеклись они накануне вечером. Коржи мама раскладывала в комнате на разные плоскости – на холодильник, на шкаф, на стол, на стулья, – и в комнате очень вкусно пахло. Потом эти коржи промазывали заварным кремом, и они должны были им пропитаться. Ну а потом, уже на следующий день, перед приходом гостей и началом самого праздника, крайняя плоть “Наполеона” обрезалась с целью придачи торту вида прямоугольника. Обрезки же эти были бесформенны, местами не пропитаны кремом, хрустящими и очень вкусными. Их-то, эти обрезки, я с удовольствием съедал.

Еще я хотел назвать эту книгу “Крошки со стола”, но быстро отмел и этот вариант. По той же причине. Опять я не хотел обидеть читателя, последнее время, мне кажется, ставшего очень чувствительным. Ведь он мог подумать: мол, что это Бильжо нам дает какие-то подачки со своего стола?.. Какие-то крошки!.. Кто мы ему?.. За кого он нас принимает?.. Ну и так далее.

Как-то после выставки карикатур в библиотеке имени Тургенева, посвященной творчеству Ивана Сергеевича, в книге отзывов я прочел: “Бильжо ненавидит собак и глухонемых”. Вот так обидчивый и чувствительный зритель оценил мое творчество. Так его ранили картинки, где фигурировали Муму и Герасим… Так что я теперь осторожен.

Вот кусочек из несостоявшегося предисловия.

Крошки со стола сметают разными способами: специальной щеточкой в специальный маленький совочек. Щеточка чуть с изгибом, совочек тоже. У моей бабушки был такой набор – очень красивый. И он сохранился. А еще хранилось у бабушки голубиное крыло – причем настоящее, но очень старое, то есть перья на косточке. Как они крепились – непонятно. Крыло было жесткое, сметать им крошки было очень удобно, а смотреть на это – жутковато.

Еще существуют специальные металлические, десятисантиметровые желобки, похожие на “чертов палец”, – такие “штучки” я видел у официантов в ресторанах Монако. Официант ловко сметал крошки этим желобком в ладонь. Впрочем, можно это делать и простым ножом, – обратной его стороной.

Крошки можно выбросить в помойное ведро, или скормить их птицам или рыбкам… ну или отправить в рот. Вот и у меня на столе остались какие-то крошки. Выбрасывать их жалко, и я их сметаю просто ладонью в другую ладонь… И делайте с ними что хотите, отправляйте куда пожелаете.

Но я выбрал то название, которое сейчас на книге, – этими словами многие годы я заканчивал свои тексты в разных изданиях.

Пусть называется так – хотя жизненный опыт мне и подсказывает, что никто, к сожалению, к моему пожеланию не прислушивается. Только когда уже поздно, человек говорит себе: “Каким я был дураком!”… Или – но значительно реже – “Молодец, что не послушался!”

Я никогда не хотел быть космонавтом, несмотря на то что мои детство и отрочество совпали с расцветом отечественной космонавтики.

Эта тема интересовала меня только в значках, которые я тогда собирал. Коллекция эта, кстати, сохранилась до сих пор. Серия значков, где фотографии космонавтов вставлены в круглую блестящую рамку размером с тогдашнюю двухкопеечную монету, была очень популярна.

Не буду рассказывать здесь про инопланетян и про тех, кто с ними общался. В отделениях больницы имени П. П. Кащенко такие личности встречались мне довольно часто. Это отдельная тема – космос в психиатрии.

Но я-то назвал свою историю “Собачий космос”, поэтому настало время появиться в ней собаке.

Как-то родители моего пациента подарили мне в благодарность щенка таксы. Ну если хотите, то назовите это взяткой – не борзыми щенками я брал, а таксячими.

Таксу назвали Дездемоной – в просторечии Дези.

Вот она имела отношение к космосу.

Дездемона не просто прожила со мной всю свою собачью жизнь… Она прожила ее на мне – в прямом смысле. Спала она у меня на плече, положив свою лапку на мою грудь. А сидела она у меня на коленях, уткнув свой длинный нос под мышку, когда я писал психиатрическую диссертацию или рисовал картинки, на которых фигурировала тоже она. Эти рисунки я продавал в Битцевском парке, на вернисаже, и они пользовались популярностью. На вырученные деньги под Новый 1985 год я купил свой первый цветной телевизор. Благодаря, конечно, Дези.

Такса моя обладала чувством юмора и яркой индивидуальностью. Вот какой у нас был ритуал засыпания. Дездемона дожидалась, когда мы с женой ляжем в постель и погасим свет. Потом спрыгивала с дивана, брала в зубы свой любимый теннисный мячик и носом его закатывала под наше спальное место. После этого она начинала лаять, требуя, чтобы я этот мячик достал. Я вставал, включал свет, голый шел в прихожую, брал зонт и, ползая на коленях кверху задом, выковыривал из-под дивана мячик. За всем этим процессом, сидя в кресле, молча, сверху вниз, с наслаждением, слегка наклонив голову, наблюдала Дездемона. Так повторялось несколько раз. Потом, насладившись зрелищем и своим превосходством, она укладывала этот мячик у меня в ногах и, обняв хозяина, засыпала – причем похрапывая.

Я так и не смог разгадать многого в моей собаке. Ну, например, как можно объяснить следующий феномен? Если накануне мной было выпито больше нормы (согласитесь, такое иногда может случиться) и утром налицо и на лице все симптомы похмелья, то Дези мучилась больше, чем я. Она не вставала с постели, не просилась гулять, была вялой, подавленной и все время ходила на кухню пить. Причем пила жадно и громко – что называется, лакала. Она страдала не просто за компанию – ей было плохо реально.

Иногда мы выпивали с ней вместе – в минуты моей хандры. Было это так: я накрывал нехитрый стол, Дездемона садилась на стул столбиком, напротив, две свои передние лапки положив на краешек стола, и внимательно смотрела мне в глаза. Я наливал одну рюмку себе, а вторую – ей. Выпивал сначала свою, потом накалывал на вилку кусочек колбасы и протягивал его Дези. Она аккуратно губами брала его с вилки. Дездемона закусывала всегда первой. То же самое я проделывал и с ее рюмкой. Дальше начиналась неспешная беседа. Я мог рассказать ей о своих проблемах, и она внимательно меня выслушивала. Ей только нельзя было задавать сложных вопросов, потому что от умственного напряжения Дези так сильно наклоняла голову, что падала со стула.