Будущее вещей. Как сказка и фантастика становятся реальностью

Роуз Дэвид

Я расспрашивал Шерри Теркл о роботе из ее лаборатории по имени Kismet, созданном специально для исследований в области социальных роботов. Kismet обладает выразительными глазами с огромными зрачками, длинными ресницами, подвижными веками и взглядом, намеренно копирующим человеческий, а точнее — детский. Он следит за вашими глазами и смотрит на то, что привлекает ваше внимание. Эффект, по мнению Шерри, потрясающий. Сидя напротив Kismet, вы быстро к нему привязываетесь. Вам скоро начинает казаться, что вы читаете на его лице эмоции и намерения, угадываете его планы и чувствуете, что машина искренне заботится о вас.

Принцип взаимности

Подход к робототехнике, задействованный

при создании Kismet, поднимает важный вопрос: какими будут последствия взаимодействия с очеловеченной технологией для нас? В социальной психологии (и с общепринятой точки зрения) принцип взаимности подразумевает, что наше отношение к посторонним влияет на то, как посторонние ведут себя с нами в ответ. Это краеугольный камень любых правил поведения в обществе. На добрый привет — добрый ответ. Однако применим ли принцип взаимности к роботам?

И снова у Клиффорда Насса из Стэнфорда находим пример в одном из его исследований. В 1996 г. он проводил эксперимент, в ходе которого пытался выяснить, как люди воспринимают роботов, способных на ответную реакцию. В ходе исследования испытуемые гораздо охотнее выполняли утомительное и сложное задание, если имели дело с компьютером, проявлявшим предупредительность. Результаты эксперимента подтверждают, что мы склонны строить свои отношения с машинами по образцу межличностных.

Исследователи пробовали и другие подходы к изучению природы взаимоотношений между роботами и людьми. Кристоф Бартнек, например, провел роботизированную версию знаменитого эксперимента Милгрэма. В изначальной версии испытуемые Милгрэма постепенно увеличивали напряжение в электрошокере, подсоединенном к незнакомому человеку. Его страдания (на самом деле ненастоящие, как и электрошокер) не останавливали испытуемых, если исследователь продолжал подталкивать их к увеличению напряжения. В эксперименте Бартнека вместо актера фигурировал робот-кошка. Испытуемым предлагалось сыграть в игру на компьютере, в то время как робот просто сидел рядом. Одной группе испытуемых достался робот, проявлявший некоторое участие, а другой группе — равнодушный. Как только игра заканчивалась, предлагалось выключить робота. Вся загвоздка заключалась в том, что робот не хотел, чтобы его выключали, и начинал молить о пощаде. Естественно, испытуемые заволновались. Им было, конечно же, неприятно, ведь у них было такое ощущение, будто им предлагается убить кошку. Особенно неохотно нажимали на кнопку «Выкл.» те, кому достался участливый робокот.

Падая в зловещую долину

Почему это важно? Особенности нашего отклика на неотению и то, с какой легкостью мы поддаемся очарованию вещей, обладающих хотя бы намеком на индивидуальность, подводят нас вплотную к основной проблеме социальной робототехники: теории «зловещей долины».

Многие из нас хоть раз мечтали об обладании двойником, допельгангером[10], нашей копией-роботом, но чем ближе мы подходим к воплощению этой мечты, тем менее привлекательной она становится. Если бы мы были в состоянии создать идеальную копию человека, обладающую всеми навыками общения, человеческой логикой, памятью и эмоциональными переживаниями, проблема взаимодействия человека с компьютером была бы решена. Нам даже не пришлось бы называть это интерфейсом типа «человек-компьютер», ведь конструируя такого допельгангера, мы бы фактически создавали интерфейс «человек-человек».

Однако идея такого копирования человека может оказаться в корне ошибочной. В 1970 г. специалист в области робототехники Масахиро Мори ввел в обиход термин «зловещая долина». Он полагает, что чем ближе человекоподобные роботы становятся к своему прообразу, тем более неприемлемыми, даже пугающими кажутся всякие несовпадения и недостатки. У нас не возникает такой проблемы с индустриальными роботами или С-3PO, поскольку их

механическая природа заведомо очевидна. Они не угрожают нашему восприятию самих себя. Но ведь и Франкенштейн уже близок к тому, чтобы быть копией человека. Он, по большей части, состоит из человеческой плоти и крови. Однако все неестественные компоненты — болты в шее, швы на лбу, неуклюжая медвежья походка — делают его пугающим. Мори заключает, что всякая попытка создать робота, точно копирующего человеческие черты, заведомо обречена на провал.

Мощный посыл этого предостережения, однако, не остановил сторонников очеловечивания машин. В 2000 г. Honda представила Азимо — «самого совершенного человекоподобного робота в мире», и он явно находится на самом краю «зловещей долины». У него удивительно человеческая пластика, он может прыгать на одной ножке и бегать упругим шагом со скоростью 9 км/ч на полусогнутых ногах. Азимо может взять бутылку, открутить крышку и налить воды в стакан. Он умеет ходить в толпе, не врезаясь в людей, может пожать руку и обладает естественной жестикуляцией. Если бы не шаровые крепления на месте суставов, то можно было бы подумать, что на самом деле под пластиковым корпусом находится маленький человек. Деталь, благодаря которой Азимо все же не проваливается в «зловещую долину», — это его лицо. Лица нет, только пустая темная панель.

Азимо — прекрасный пример «смешения категорий». Нам не нравится, когда природа окружающих нас вещей неясна. Именно поэтому нас смущает расплывчатость в вопросах гендерной принадлежности (помните Пэт — андрогинного персонажа из программы SaturdayNightLive?[11]). По той же причине мужчины и женщины в большинстве своем стараются подчеркнуть различия при помощи одежды, прически, макияжа, поз и жестикуляции. Андрогиния угрожает нашим стереотипам восприятия и вызывает конфликт категорий, сопровождающийся чувством тревоги.

Очевидный вопрос — хотели бы вы, чтобы Азимо жил у вас дома? Он занимает столько же места, столько обычный человек (даже если не врезается в вас в коридоре), но не способен на настоящее человеческое общение. Он выполняет задания, которые кажутся фантастическими для робота, но являются элементарными для человека, и был бы бесполезен в домашнем хозяйстве. Тем не менее опыт взаимодействия с таким человекоподобным «живым» роботом оставляет впечатление настолько яркое, что невольно заставляет задуматься об уникальности рода человеческого. Он вызывает в нас чувство тревоги. «Недочеловечность» Азимо пробуждает недоверие, смущение и выглядит как попытка соперничества. То, что он выглядит как человек, еще не означает, что мы знаем, как он себя поведет в следующий момент. Весь наш опыт человеческого общения неприменим к нему и бесполезен. А стоит ли жать ему руку? Вдруг он пнет меня своей пластиковой ногой, если я подойду слишком близко?

Продвинутый человекоподобный робот, настоящий андроид, — это человек во всем, кроме главного: сердца, души и разума. Теория «зловещей долины» объясняет, почему нам легче привязаться к марионетке из кукольного театра, чем к неважной копии человека, — вам бы хотелось подружиться с манекеном? Пустое копирование человеческого облика не прощает несовершенств, в отличие от робота-собаки или милого механического динозавра Pleo — они могут быть даже симпатичными. Будущее робототехники именно в веселых игрушках Ферби, роботах-собаках вроде AIBO компании Sony или специализированных роботах вроде пылесоса Roomba и робота-полотера Scooba.

Сколько исполнителей вам нужно?

Важным соображением для разработчиков и предприятий, пытающихся создать по-настоящему захватывающие и полезные устройства с человеческими чертами, является структура, иерархия и количество способов, которыми человек может взаимодействовать с роботами. Предпочли бы вы иметь много исполнителей с возможностью распределять задачи между ними? Или вам хотелось бы иметь дело только с одним, который способен выполнять много заданий или переадресовывать их от вашего имени?