Будущий огонь
Шрифт:
Или можно предложить другую метафору.
Зарницы социализма – это восстание будущего против несправедливого настоящего, исламский джихад это – восстание прошлого против того же несправедливого настоящего, спонтанное сопротивление, вспыхивающее то здесь, то там, – это восстание настоящего против самого себя.
Огнем одеты все три цвета времени.
А мир, против которого восстает само время, не устоит.
Вставай, страна огромная?
Осенью 2008 г., когда начал по-настоящему разворачиваться глобальный финансовый кризис, министр финансов РФ Алексей Кудрин, выступая на экономическом форуме в Давосе, сказал, что Россия, по его мнению, является сейчас «островом стабильности» [49] .
Министр
Однако в его высказывании просвечивал и еще один смысл. Подразумевалось, по-видимому, что за тот же период, когда страну подпитывал мощный евродолларовый поток, России удалось создать устойчивую государственную систему, которая поможет ей преодолеть кризисные времена. Эту систему можно называть по-разному: «клановое государство», «корпоративное государство», «авторитарная демократия», «управляемая демократия», ее можно вполне обоснованно критиковать, но нельзя отрицать того очевидного факта, что она порождала стабильность, имевшую приоритетную ценность в глазах россиян.
Россияне готовы были многое простить власти за то, что она наконец-то дает им возможность вести нормальную жизнь: спокойно работать, воспитывать детей, надеяться на лучшее будущее. Главное же за то, что она больше не требует от них непрерывных жертв – ни во имя социализма, построить который так и не удалось, ни во имя демократического (либерального) общества, оказавшегося совсем не таким, как его представляли. В общем, предполагалось, что основные трудности уже позади, что Россия после долгих блужданий вырулила наконец на столбовую дорогу истории и что экономическое процветание, к которому россияне слегка прикоснулись, будет продолжаться еще долгие годы.
Кризис высветил призрачность этих надежд. Неожиданно выяснилось, что в годы нефтяной эйфории экономика России практически не развивалась. Она так и осталась моноструктурной, основанной почти исключительно на экспорте энергоносителей, реальный производительный сектор в ней не велик. И теперь, когда цены на газ и нефть резко снизились и, скорее всего, уже не взлетят к тем высотам, от которых кружится голова, у России больше нет источников легкого, спекулятивного роста. Праздник закончился, красочный фейерверк прогорел. Впереди – стагнация, возможно, довольно длительная, рост цен на все, снижение реальных доходов, и как следствие – все большее осознание россиянами того факта, что российское руководство не выполняет взятых на себя обязательств.
«Кризис ожиданий» будет нисколько не меньше, чем собственно экономический кризис, а по своим последствиям – гораздо более непредсказуемым.
Не следует уповать на спасительную силу патернализма. Благодаря интернет-технологиям, Россия уже давно погружена в глобальный контекст. Мир стал предельно связным: паттерны социального поведения распространяются в нем со скоростью респираторных заболеваний. Только если раньше переносчиками эпидемий служили насекомые или крысы, то теперь эту роль играют средства массовой информации. Стоит им представить яркую, зрелищную модель гражданского сопротивления, как эта схема начинает воспроизводиться сразу во многих местах.
Весь мир наблюдал, как арабский журналист бросает ботинки в президента Буша. В глазах миллионов людей этот журналист тут же стал героем, примером мужественного поведения. В интернете мгновенно появилась игра: «Попади в Буша ботинком», а сам журналист был награжден «за храбрость» одной из общественных организаций. В России ботинки пока не летают, но недавно произошел случай, по значению своему превосходящий указанный образец. Во время выступления президента России в Кремлевском дворце на научно-практической конференции, посвященной 15-летию принятия Конституции, российский журналист Роман Доброхотов прервал его выкриком «Позор
4
Имеются в виду поправки об увеличении срока президентских полномочий до шести лет, принятые по инициативе президента Медведева.
Это, вероятно, первый случай такого рода в политической жизни России. Раньше и представить себе было нельзя, чтобы кто-то публично прервал выступление Сталина, Хрущева, Брежнева, даже – Ельцина, Путина. Пересечен очень важный рубеж. Судя по всему, власть в России постепенно утрачивает сакральность. Властители перестают быть полубогами, вещающими с небес, и превращаются в обычных людей, доступных критике и обсуждению.
Другой характерный показатель – эпидемия поджогов автомобилей, прокатившаяся по России летом 2008 г. Началась она, конечно, в Москве, когда в ночь на 30 мая в Северном Бутово были подожжены сразу 14 автомобилей, затем костры вспыхивали еще несколько дней подряд. Всего с конца мая по конец июня в Москве пострадало более 130 машин. Аналогичные случи были отмечены 5 июня в Перми (сожжено 5 автомобилей), 10 июля в Ханты-Мансийске (3 машины), 9 – 10 августа в Новосибирске (6 машин), 19 августа в Санкт-Петербурге (6 машин) [51] . Это, конечно, «слепой протест», но он вполне в духе людей, выросших в магнитном поле русской литературы, которую, по словам профессора Феликса Кузнецова, «отличает последовательная антибуржуазность» [52] . Напомним, что во Франции во время волнений 2005 г. были сожжены свыше 10 тысяч автомобилей [51] .
И, наконец, можно вспомнить о ксенофобии, рост которой в России пришелся как раз на времена благоденствия. Власть в России потому, видимо, и не особо препятствовала развитию шовинистического экстремизма, что видела в нем возможность направить энергию социального отрицания в безопасное для себя русло. Следует, однако, иметь в виду, что националистический пожар плохо поддается контролю. Пламя, раз вспыхнув и набрав достаточно сил, может очень быстро перекинуться из подвала на верхние этажи.
Вот тут и проявляют себя преимущества демократии. Когда в стране существует внятный демократический механизм, то социальное недовольство, вызванное ухудшением ситуации, может быть выражено гражданами через выборы. Дискредитировавшая себя власть может быть смещена цивилизованным, мирным путем. И если даже новое правительство, получив соответствующий мандат, не сумеет остановить вал экономических и социальных проблем, то у него все равно будет определенный кредит доверия, определенный временной лаг, который сам по себе способен ослабить накал негативных эмоций. Излишки «пара» приведут в действие электоральный рычаг. Давление в «социальном котле» будет снижено.
Если же выборы в критической ситуации провести будет нельзя, если выборная альтернатива сведется к декоративной замене «пальцев» одной и той же правящей длани, если не будет существовать внятно оформленной оппозиции, способной цивилизовать протест, то давление негатива может превзойти прочность корпоративной государственной арматуры. У россиян, к сожалению, нет опыта последовательной социальной борьбы, постепенной трансформации власти в безопасных рамках законов, зато есть опыт тотального разрушения государственности, опыт всесжигающих революций, память о которых живет в российском сознании до сих пор. Россия может вновь оказаться «слабым звеном» истории, причем таким, чью целостность после разлома уже невозможно будет восстановить.