Буфет, полный жизни
Шрифт:
В это утро хозяйки не было видно, и мма Макутси, опустившись на четвереньки, позволила воде литься на голову и плечи. Спустя некоторое время она переменила позу и сунула под струю ноги, с удовольствием ощущая покалывание, поднимавшееся по икрам к коленям. Затем, умытая и взбодрившаяся, она вернулась в свою комнату. Теперь ей предстояло сделать завтрак и дать брату Роберту чашку свеже-сваренной овсянки… Она остановилась. На несколько минут она забыла, что Роберта больше нет и что угол комнаты, который она отгородила занавеской для его постели, теперь пуст.
Мма Макутси стояла в дверях, глядя туда, где прежде была его постель. Еще четыре месяца назад он был там и сражался с болезнью, которая в конце концов унесла его жизнь. Она ухаживала за ним, с утра, перед уходом на работу, делая все, что в ее силах, чтобы ему было удобно, и приносила ему какое-нибудь небольшое лакомство, которое могла себе позволить на скудную зарплату. Ей велели следить, чтобы он ел, даже если ему не хотелось. Она так и поступала, принося ему вяленое мясо, нарезанное тонкими полосками, разорительно дорогое, и арбузы, освежавшие рот и дававшие сахар, в котором он нуждался.
Но ничего – ни особая еда, ни уход или любовь, которую она так щедро ему дарила, – не могло изменить ужасной правды: болезнь, которая сделала его жизнь такой тяжелой, была непобедима. Ход ее можно было замедлить или держать под контролем, но она в конце концов всегда побеждала.
В тот ужасный день мма Макутси знала, что, когда она вернется с работы, его уже может здесь не быть, потому что он выглядел очень изможденным, а его голос звучал слабо, как голосок птички. Она подумала о том, чтобы остаться дома, но мма Рамотсве с утра отсутствовала в офисе, а кто-нибудь должен был там находиться. Поэтому она попрощалась самым обычным образом, хотя знала, что, возможно, разговаривает с ним в последний раз, и интуиция ее не обманула. Вскоре после обеда ей позвонила соседка, которая заходила проведать брата несколько раз за день, и велела ехать домой. Мма Рамотсве предложила отвезти ее в белом фургончике, и она согласилась. Когда они проезжали мимо Технического колледжа Ботсваны, она внезапно почувствовала, что уже слишком поздно, и откинулась на сиденье, спрятав лицо в ладонях, предчувствуя, что застанет, вернувшись домой.
Там была сестра Балейдже. Она работала медсестрой в Англиканском хосписе, и соседка знала, что ей тоже надо позвонить. Она сидела около постели Роберта, и, когда мма Макутси вошла в комнату, она встала и обняла ее, и мма Рамотсве обняла ее тоже.
– Он произнес ваше имя, – шепнула она мма Макутси. – Вот что он сказал, прежде чем Господь взял его. Я говорю вам правду. Вот что он сказал.
Они некоторое время постояли вместе, эти три женщины. Сестра Балейдже в белой форме, подобающей ее профессии, мма Рамотсве в красном платье, которое теперь предстоит сменить на черное, и мма Макутси в новом синем платье, которое она подарила сама себе с доходов от работы на курсах машинописи. И затем соседка, стоявшая у двери, увела мма Макутси, так что сестра Балейдже могла в одиночестве отдать последние почести человеку, который в жизни добился не многого, но сейчас обрел безоговорочную любовь того, кто знал, как ее дарить. «Прими душу брата нашего Роберта», – сказала сестра Балейдже, легкими движениями освобождая тело от старенькой заношенной рубашки и облекая его в белое одеяние, чтобы бедняга мог покинуть этот мир в чистоте и свете.
Ей хотелось бы, чтобы он увидел ее новые комнаты, порадовался простору и уединенности. Ему бы понравился и кран, и в конце концов она стала бы ворчать, как владелица крана, упрекая его за то, что он льет слишком много воды. Но ничего этого не было, и она смирилась, потому что знала, как он страдал перед смертью.
Новое место, куда она переедет, будет ближе к работе. Это недалеко от Африканского торгового центра, в районе, который называют Второй Пристройкой. Здешние улицы не похожи на Зебра-драйв, поросшую деревьями и тихую, но, во всяком случае, это узнаваемые улицы, с собственными названиями, а не изрытые колеями дорог, которые вьются рядом с ее теперешним жильем и вокруг Нейледи. И дома здесь аккуратно стоят посреди небольших участков с дынными деревьями или цветущим кустарником по границе двора. Эти дома, хотя небольшие, подходили для клерков, или продавцов небольших магазинов, или даже для учителей. Они не были неподобающими и для ее статуса – человек, окончивший Ботсванский колледж делопроизводства и помощник детектива, вполне мог жить в таком месте. И она была горда собой, когда думала о предстоящем переезде. Здесь к тому же будет меньше вони, что радует, потому что здесь настоящая канализация и не так много мусора. Не то чтобы в Ботсване воняло, ничего подобного, но были уголки – один из них около комнаты мма Макутси, – где человеку не удавалось забыть о человеческой природе и жаре.
То, что у мма Макутси будет две комнаты в четырехкомнатном доме, по ее мнению, давало ей право говорить, что теперь она будет жить в доме. «Мой дом» – она пробовала произносить эти слова, и сначала они казались странными, какими-то показными. Но это была правда: она скоро будет в ответе за половину крыши и половину двора, что удостоверяло справедливость слов «мой дом». Это была утешительная мысль, еще одна веха на пути, который вел ее от суровой жизни в Бобононге – замкнутой, лишенной каких-либо возможностей – через Ботсванский колледж делопроизводства с кульминационным моментом получения девяноста семи баллов на выпускных экзаменах к предвкушаемому высокому статусу квартиросъемщика с собственным двором, дынными деревьями и местом, где можно сушить на ветру выстиранное белье.
Мебель и убранство нового дома были делом первостепенной важности и неоднократно подолгу обсуждались с мма Рамотсве. В офисе, когда ничего не случалось, можно было проводить время за разговорами, или, возможно, за вязанием крючком, или просто глядя в потолок со следами насекомых, похожими на крошечные дорожки сквозь буш. У мма Рамотсве были совершенно определенные взгляды на обстановку, и она воплотила их в жизнь в доме на Зебра-драйв, где гостиная была, безусловно, самой удобной комнатой, какую только приходилось видеть мма Макутси. Когда она впервые пришла в гости к мма Рамотсве, то на мгновение застыла в дверях. Она восхищалась диваном и креслами с пухлыми подушками, манившими усталого человека; рассматривала укра шения на полках – сувенирную тарелку с изобра жением сэра Серетсе Кхамы и чашку с королевой Елизаветой, которая так ободряюще улыбалась; фотографию в рамке – Нельсон Мандела с покойным королем Лесото Мошвешве I; вышитый девиз, призывавший к миру и пониманию в доме. Мма Макутси стояла и чувствовала, как мало красоты в ее собственной жизни, и думала, что у нее никогда не было комнаты, хоть немного выражавшей ее стремление к чему-то лучшему, но что, возможно, настанет день, когда это случится. И это случилось.
Мма Рамотсве была щедрой женщиной. Как только она услышала о переезде, она позвала мма Макутси на Зебра-драйв и прошла вместе с ней по всему дому, комната за комнатой, указывая на предметы, которые могла бы отдать своей помощнице. Стул с ярко-красным сиденьем, которым никто уже не пользовался. Она могла его взять. И еще желтые занавески, вместо которых теперь висели новые. Мма Макутси вряд ли осмелилась бы их попросить, но приняла предложение с явным удовольствием.
Теперь, когда она сидела по утрам за своим столом, ей казалось, что жизнь не могла бы сложиться лучше. Она предвкушала переселение в новый дом, частично обставленный щедрыми дарами мма Рамотсве, существовала также перспектива иметь немного лишних денег в кармане, а не считать каждый тхебе, к тому же она знала, что у нее хорошая работа с хорошими людьми. И что ее работа приносит пользу, во всяком случае, некоторым. С тех пор как она начала работать в «Женском детективном агентстве № 1», она сумела помочь нескольким клиентам. Они ушли, чувствуя себя лучше из-за того, что она сделала для них, и это больше, чем жалованье, делало ее работу стоящей. Роскошные девушки, работавшие в новых офисах больших компаний, девушки, никогда не получавшие больше пятидесяти баллов на экзаменах в Ботсванском колледже делопроизводства, эти девушки, возможно, получали большую зарплату, но получали ли они от своей работы удовольствие? Мма Макутси была уверена, что нет. Они сидят за своими письменными столами и делают вид, что печатают, следя, как стрелки часов приближаются к пяти. А потом, точно в пять, исчезают, стремясь оказаться как можно дальше от своих контор. Ну, а для мма Макутси это было не так. Иногда она оставалась в офисе после шести или даже после семи. Время от времени она сознавала, что настолько поглощена тем, чем занимается, что даже не замечала наступления темноты, и ей приходилось возвращаться домой в ночи, с ее таинственными звуками и запахами горящего дерева от костров, на которых готовили пищу, и небом, похожим на огромное черное одеяло.
Мма Макутси встала со стула и подошла к окну. Из микроавтобуса, свернувшего с большой дороги, вылез Чарли, старший ученик. Он помахал кому-то оставшемуся внутри и направился к гаражу, засунув руки в карманы, его губы шевелились, потому что он насвистывал одну из тех отвратительных мелодий, которые где-то подхватывал. Подойдя к гаражу, он сделал несколько танцевальных па, мма Макутси поморщилась. Он, разумеется, думал о девушках – как всегда. И поэтому танцевал.
Она отошла от окна, покачав головой. Она знала, что ученики пользуются у девушек популярностью, но никак не могла понять, что в них может нравиться. Нельзя сказать, что их разговор отличался разнообразием – казалось, их интересовали только автомобили и девушки, – но при этом множество девиц готовы были смеяться и флиртовать с ними. Возможно, эти девушки на свой собственный лад были так же плохи, как сами ученики, интересуясь только мальчиками и макияжем. Таких девушек очень много, подумала мма Макутси, и, возможно, из них получились бы прекрасные жены для этих учеников, когда те соберутся жениться.
Приоткрытая дверь распахнулась, и ученик всунул голову.
– Думела, мма, – сказал он. – Как вам спалось?
– Думела, рра, – ответила мма Макутси. – Спасибо, хорошо. Я пришла сюда пораньше и думала.
Ученик заулыбался.
– Вы не должны слишком много думать, мма, – сказал он. – Женщинам нехорошо слишком много думать.
Мма Макутси решила пропустить эту фразу мимо ушей, но через мгновение передумала. Она не могла оставить такое замечание без ответа. Он никогда не сказал бы ничего подобного в присутствии мма Рамотсве, а если он считает, что может говорить такие вещи безнаказанно, то она выведет его из заблуждения на этот счет.