Шрифт:
Когда глиссер обогнул южную оконечность острова и длинный мыс отгородил меня от океана, волны сразу стали меньше. Солнце уже скрылось за горизонтом, и начало быстро темнеть. Но бухта была совсем близко, и, хотя ее горловину затянула пелена тумана, я круто положил руль вправо, посылая глиссер в дугу циркуляции.
Здесь, под защитой мыса, поверхность океана всегда была спокойной. В воздухе повисла тишина, набегающие на берег волны словно кто-то разгладил огромным утюгом, превратив водную поверхность в слегка колышущийся зеленый ковер. Выматывающая душу тряска прекратилась, и движение глиссера стало напоминать полет — бесшумный, упоительный полет за уходящим днем.
Наши
Но теперь, впервые в истории, человек переходил от обороны к наступлению. СИНЗ — Станция интерференционной защиты — копила энергию для защиты города. Все побережье защитить было невозможно: энергии цунами мы не могли еще противопоставить равную энергию, но прорубить брешь в волне именно там, где она должна ударить по населенному пункту, — вот что было нашей целью. Автоматические пикеты своими выдвинутыми в океан датчиками собирали обильную пищу для ЭВМ, которая рассчитывала режим работы генераторов интерференционной защиты: давление, температуру, течения, магнитуды… Данные об опасных волнах шли по телеметрии непосредственно в ЦРО — Центр раннего оповещения, а кассеты с записями мы с Сергеем раз в неделю извлекали из пикетов и отправляли для обработки на ЭВМ.
Но вчера вечером, у Сергея разболелся зуб, и я отправил его с утренним катером в город, предупредив, что заночую в дороге. Я успел объехать все восемь пикетов на трех островах, а назавтра была суббота, и я мог весь день посвятить подводной охоте.
В эту бухту мы наведывались с Сергеем не раз. Круглая, около полукилометра в диаметре, она была прекрасно защищена от ветра и волн высокими скалами. С океаном ее соединяла узкая, всего метров в тридцать, горловина, через которую я мог провести свое суденышко даже с закрытыми глазами. В бухте почти не росла зостера, в зарослях которой любят прятаться ядовитые крестовички, поэтому для любителей подводной охоты это место было сущим кладом.
На карте в нашем институте это место носило название бухты Опасной Медузы. И это было странно. Ведь медуз там почти не встречалось, а ядовитых крестовичков и подавно: при каждом дожде потоки пресной воды стекали в бухту со всего острова, а крестовички ее не любят.
Мне нравилось охотиться тут: глубина небольшая, непуганая рыба еще не научилась бояться ружья, и порой у меня на кукане после часа охоты оказывалось больше дюжины рыб.
Глиссер стремительно летел в полосе тумана, окутавшего вход в бухту. Мое ружье лежало на стланях, рядом с рюкзаком, из которого торчали длинные синие ласты, и я уже предвкушал удовольствие завтрашней охоты. Пастельные тона вечерних красок земли и неба сгустились, потемнели. Легкий рокот электромотора
Удар, распоровший днище глиссера, кинул меня вперед. За мгновение до этого я скорее угадал, чем увидел, какое-то препятствие — темную полоску, перечеркнувшую горловину бухты, сделал движение, чтобы привстать, и тут же был выброшен за борт. В ушах еще стоял треск рвущихся переборок, в рот и носоглотку хлынула вода, меня крутило в глубине, как в центрифуге, голова звенела от удара. В подводной тьме нельзя было понять, где верх и где низ и куда надо стремиться, чтобы глотнуть воздуха. Наконец инерция движения погасла, и я вынырнул на поверхность за мгновение до того, когда удушье стало невыносимым. Колени саднило (я сильно ударился о борт), звон в голове прекратился, стих и рокот мотора, но низ живота болел так, словно меня лягнула лошадь, из-за чего даже дышать было больно. Я смерил глазами расстояние до глиссера, который медленно удалялся, заметно погружаясь в воду, оглянулся — до берега было гораздо ближе — и медленно поплыл к нему.
Здесь, в кольце скал, было уже темно. Я разделся, кое-как выжал одежду. Постепенно боль проходила, я стал осматриваться.
Темнота сгустилась, но все же я рассмотрел черное пятно — полузатонувший глиссер. Я не очень беспокоился за него: карманы непотопляемости не дадут ему утонуть, но в нем была рация, которая после длительного купания наверняка выйдет из строя. Недалеко от берега виднелся еще какой-то предмет. Я не сразу сообразил, что это мой рюкзак, а когда понял, стремглав кинулся в воду: он-то непотопляемостью не обладал и держался на поверхности, очевидно, последние секунды.
Я доплыл до него, когда он только-только погрузился в воду, удачно нырнул и ухватился за лямки. Вскоре я уже блаженствовал на берегу, натянув гидрокостюм и с аппетитом Уплетая консервы.
Темный силуэт глиссера все еще виднелся сквозь туман. Над скалами поднялась полная луна, и ее свет придал пейзажу особую прелесть. Тревога первых минут отступила. Я был сыт и одет, и у меня была пища на несколько дней. Послезавтра, когда я не выйду на связь, меня хватятся, и Сергей примчится сюда.
Тут я вспомнил о черной полосе у входа в бухту. Я натянул ласты, пятясь вошел в воду и поплыл к горловине, чтобы рассмотреть таинственную преграду.
В годы войны мой отец был командиром катера. Он рассказывал, как им приходилось прорываться по ночам к захваченным врагом причалам через противокатерные заграждения — тяжелые цепи и специальные сети из тросов, густо увешанные минами.
Нечто подобное я увидел и сейчас. Бухта была перегорожена стеной, начинавшейся среди прибрежных камней. Она возвышалась над водой примерно на полметра, уходя к противоположному берегу. Доходит ли она до самого дна? Я решил отложить свои исследования до завтра и потихоньку поплыл обратно к своему пристанищу, держась вплотную к берегу.
Луну уже затянуло облаками. Я так и не нашел во тьме своей одежды и других вещей. В гидрокостюме было тепло, даже жарко, и я решил, что надо вздремнуть до рассвета, а там уж и сплавать к глиссеру, чтобы установить размеры повреждения.
В темноте я начал ощупывать камни, отыскивая местечко поудобней. Непонятная тревога не оставляла меня. Что-то изменилось вокруг, но я никак не мог понять, что именно. И когда наконец понял, то мгновенно вскочил с камня, на котором только что удобно устроился.