Бухта Туманов
Шрифт:
— Стало быть, вместе? — спросил Илья.— Так, что ли?
Ху Чи пристально посмотрел на Илью косо поставленными, неподвижными глазами. Улыбка на его лице сделалась еще шире. На минуту Илье стало не по себе от этой улыбки, взгляда — как будто только сейчас он понял, почувствовал, кем стал.
— Вместе, стало быть? — повторил он сердито. Ху Чи кивнул и пошел вместе с Ильей к берегу.
КАК ПОГИБ НИКУЛЕНКО
Что же случилось с Никуленко?
Расставшись
Никуленко делалось досадно при мысли, что никто не придает значения его подозрениям. Если теперь он вернется ни с чем, Юрий первый поднимет его на смех. Однако дело было не в том — Никуленко не был так чувствителен к насмешкам, как его товарищ. Главное было то, что если неизвестный смог неприметно ловко уйти, он может снова появиться, и не исключено, что у него здесь есть какая-то цель. Какая?
Шагах в тридцати от фанзы Пак-Якова Никуленко свернул с тропинки в кусты и ползком, совершенно беззвучно, как он умел с детства, начал приближаться к фанзе. Кто знает, не спрятался ли неизвестный в фанзе? Она была уже близко, за кустами. В эту минуту Никуленко услышал, что кто-то ходит по фанзе.
Он даже не подумал, что это Синицын или Пак-Яков, вернувшийся за чем-нибудь на старое пепелище. Он был почему-то уверен, что это тот человек, которого он искал.
Шорох шагов повторился. Никуленко продолжал ползти, плотно прижимаясь к земле. Дверь и окно фанзы выходили на противоположную от него сторону. Он бесшумно обогнул фанзу и, держа в руке револьвер, вскочил на ноги и стал в дверях:
— Выходи! Никто не ответил.
— Выходи, стрелять буду! — И Никуленко шагнул в фанзу.
Это была ошибка — единственная ошибка, которую он допустил. Со света он ничего в темной фанзе не видел, а его могли видеть. Едва он сделал два шага — кто-то с силой ударил его по ногам. Никуленко упал, выронив револьвер. Он попытался подняться, но на него уже навалились, прижимая к земле и ломая руки.
Несколько минут Никуленко молча боролся. Мешала острая боль в ушибленной руке. Противник был грузен, силен, зато Никуленко — ловок, увертлив. Ногой он нанес противнику неожиданный удар и вскочил. В сумраке фанзы они стояли друг против друга, тяжело дыша, готовясь опять схватиться.
Вероятно, это была единственная минута, когда Никуленко еще мог спастись. Но он не подумал об этом. Он знал одно: нужно задержать неизвестного, своим нападением подтвердившего, что у него здесь какие-то темные дела,— задержать, пока не подоспеет Синицын.
Ветер качнул и откинул дверь фанзы. Солнечный луч ударил в лицо неизвестному. Он зажмурился. Теперь Никуленко успел разглядеть его. Это был высокий бородатый оборванный человек, по виду бродяга. Пользуясь тем, что солнце слепило глаза его противнику, Никуленко быстро нагнулся за револьвером, который лежал между ними.
Он не видел, как кто-то бесшумно крадется к нему сзади. Когда рука Никуленко потянулась за оружием, его со страшной силой ударили чем-то тяжелым по голове и оглушили.
Бесчувственного, крепко связанного, моряка поволокли к печке и через отверстие, оставшееся на месте вывернутого из печи котла, втащили по дымоходу в небольшой погребок. Здесь при свете фонарика его обыскали, забили рот тряпкой и сунули в угол.
Тот, кто помог одолеть Никуленко, посмотрел на своего сообщника узкими, раскосыми глазами, которые в сумраке подземелья светились, как у рыси. Он ничего не сказал, но Илья Дергачев (это был он) понял: еще один промах с его стороны — и ему несдобровать. На минуту страх, злоба, желание бежать овладели им. Но куда бежать? Он вздохнул, отвернулся.
Теперь Илья хорошо знал, что дело, которое предложил ему в Харбине Харуяма, совсем не такое простое, как тот уверял. Не меньше, если не больше опасался Илья людей, в подчинении которых здесь находился. Их было двое. Главный — Ху Чи, тот самый, который встретил его на морском берегу.
Его подлинное имя было, вероятно, другим — что-нибудь вроде «Весенняя гора» или «Вишневое дерево». Имя, похожее на жало змеи, скрытое в невинном цветке. Ху Чи и характером и внешностью походил на харбинца Ивана Семеновича Харуяма: маленький, щуплый, тихий, а на деле — сущий дьявол.
Илья понимал, что они связаны одной веревочкой. Однако вскоре ему пришлось убедиться, что связан-то он, Илья, а конец веревки держит Ху Чи. Но вначале Илья еще не догадывался об этом и всячески старался заслужить его расположение.
Так, Ху Чи поручил ему наблюдать за бухтой, предупредив, чтобы он не высовывал носа из фанзы. А Илья рассудил, что, сидя в фанзе, не много увидишь. Выбрав ночь потемнее, он спустился с сопки, чтобы разведать, что строят в бухте русские, и удивить Ху Чи своей осведомленностью.
На беду, пал туман. В тумане Илья чуть не угодил на военный пост, по нему стреляли, еле ушел. Да вот — приволокся следом этот чертов моряк. Теперь расхлебывай кашу!
Илья опять закряхтел, заскреб рыжеватую бороду. Ху Чи безмолвно наблюдал за ним.
— Ты зачем уходил? — спросил он негромко чистым русским языком.
После первой встречи Ху Чи уже не скрывал от Ильи, что свободно владеет русским языком.
Вдруг он поднял голову, прислушался. Наверху кто-то ходил (это Синицын, дожидаясь Никуленко, заглянул в фанзу).
— Никуленко! Ми-тя-а-а! Эй! — глухо донеслось сверху. Никуленко заворочался в своем углу. Ху Чи бесшумно прыгнул к нему, сел на голову.
— Ни-ку-лен-ко-о-о!
Моряк ворочался все сильнее. Он уже пришел в себя и узнал голос товарища. Но Ху Чи крепко сидел на нем, забивал в рот тряпку. Никуленко задыхался, хрипел, но и связанный, полузадохшийся продолжал бороться. Со всем упорством и силой молодости, со всей ненавистью к тем, кто так коварно напал на него, со всей жаждой жизни рвался он навстречу голосу, звавшему его. «Если бы только Юра услышал! Но как дать ему знать? Как дать знать?»