Бухтик из тихой заводи
Шрифт:
— Этих следов я тебе могу сделать сколько хочешь, — не сдавался Васёк. — А знаешь ли ты, что в Англии скоро поймают доисторическое чудовище?
— В озере Лох-Несс, — уточнил Витя. — И назовут его Васей Никуличевым.
— Как дам! — сказал Васёк.
— А известно ли тебе, что цветы такие же живые существа, как я и ты?
Этого Васёк не знал и потому промолчал.
— Врёшь, — подумав, сказал он.
— Вот и не вру. Я тебе даже журнал могу показать, где написано об этом… Понимаешь, недавно в одной стране учёные решили узнать, могут ли цветы что-нибудь чувствовать
Витя пожал плечами.
— Надо бы проверить, — сказал он.
Долго им искать не пришлось. Чуть в сторонке от тропинки рос одинокий цветок. Он так и просился, чтобы над ним провели опыт.
— Что-то я этого цветка раньше не видел, — заметил Витя.
Васе тоже показалось, что этого цветка не было, когда они шли на репетицию. Однако вслух он сказал:
— Мало ли чего ты не видел. Пошли за вёдрами!
Ребята наперегонки помчались к зданию. Через минуту, пыхтя, они с полными вёдрами возвращались обратно.
Вода двумя ручьями полилась на цветок. Вылив полведра, Витя спросил:
— Ты ничего не видишь?
— Нет, — сказал Васёк. — Чепуха всё это.
— Давай лить ещё!
Опорожнив вёдра, они присели на корточки и стали пристально наблюдать за цветком.
В эту минуту налетел ветер, и цветок еле заметно покачнулся.
— Видел? Он благодарит нас, — торжествующе заметил Витя Капустин. — А я тебе что говорил!
На этот раз Васёк промолчал. Но когда ветер налетел снова, он взволнованно прошептал:
— Кажется, цветок потянулся ко мне.
И склонился ещё ниже, чтобы окончательно убедиться в этом.
— Подумаешь, к нему! — оскорбился Витя. — И отодвинься, а то ещё придавишь!
И толкнул Никуличева в плечо. Тот, потеряв равновесие, полетел вверх тормашками. Но тут же вскочил:
— Чего толкаешься? Думаешь, я не могу, да?
Через мгновение оба исследователя, сцепившись в драке и забыв об опыте, покатились по земле. Наконец Васёк прочно уселся сверху и спросил:
— Ну как, будешь ещё толкаться?
— Пусти, — сердито сказал Витя. — Я же это сделал для того, чтобы ты не примял цветок.
Вспомнив о цветке, Васёк поспешно вскочил и оглянулся.
Но цветка не было. Только небольшая лужица блестела на солнце. На всякий случай ребята подняли вёдра и посмотрели под ними. Не найдя ничего и там, оторопело уставились друг на друга.
— Куда же это он делся? — спросил Васёк.
А в это самое время одинокий и красивый цветок со всех ног (если только у цветов бывают ноги) улепётывал в лес, подальше от санатория. Остановился он только в глухомани и сразу же превратился в Даваню.
— Вот так история, — ошарашенно пробормотал Даваня, ощупывая бока и стряхивая с себя капли воды. — Ну погодите, я вам… — Но тут же поправился: — Нет, ничего я им не сделаю. Они же не со зла, они для моего здоровья старались. — И он расхохотался: — Они думали, что я самый настоящий цветок! Нет, зря волнуется Барбула. Я встречу детей с большим гостеприимством.
У родника
Лесная речушка начиналась из крошечного родничка.
Тоненьким звенящим ручьём торопливо бежала она по весёлым цветущим полянам, с разбега ныряла под замшелые камни и старые поваленные деревья. И снова, беззаботно журча, торопилась всё дальше и дальше на юг.
Выбежав из родного леса, речушка встречалась с другими такими же речушками и ручейками и становилась глубокой и полноводной рекой, по которой стрелой проносились белоснежные «Ракеты» или с пыхтением проползали трудолюбивые баржи.
И всё же эта великая река начиналась из крошечного родничка, затерянного в самой глубине лесной чащи.
А возле этого родничка с раннего утра старательно трудилась Чара. Она подбирала со дна куски коры, камушки, старые листья. Это была её работа.
Чара приплывала сюда каждое утро. Без неё родничок уж давно засорился бы, заглохли, может быть, не стало бы тогда большой и могучей реки…
Вода в роднике всегда была холодная, прямо-таки ледяная, и пальцы у Чары замерзали очень быстро. Поэтому она часто выходила на берег и прикладывала ладошки к камням, уже прогревшимся под лучами летнего солнца.
Затем снова возвращалась к родничку.
Вместе с Чарой за родником должна была приглядывать и её старшая сестра Омаша. Но Омаша и сама уже не могла припомнить, когда она работала в последний раз.
— Здесь и одной делать нечего, — обычно говорила она младшей сестре и, сладко зевая, ложилась на лужайке перед родником или же надолго уходила по каким-то своим делам.
Вот и сегодня Омаша тоже ушла. Она сказала, что её ждёт не дождётся щука Зубатка.
— Что ж из того, что она охотится на мальков, — сказала Омаша. — Зато с ней весело.
И всё-таки Чара редко работала в одиночестве. Часто к ней приплывал Бухтик, иногда забегал Даваня… А сейчас на кочке перед родником сидела Квакуша Премудрая.
— Ловкие у тебя руки, — хвалила она Чару. — Быстрые, заботливые. — И, подумав, добавила: — И душа у тебя добрая. Не то что у Омаши.
— Откуда ты знаешь, у кого какая душа? — не отрываясь от работы, спросила Чара.
Квакуша Премудрая в задумчивости пожевала губами.
— Это всякому видно. Особенно в праздник полнолуния. Многие водяные жители так и светятся изнутри. Точь-в-точь как этот родник. А у Омаши словно камень темнеет в груди. Значит, у неё злая душа, чёрная. И нет в ней ни жалости, ни сочувствия.
— Ты ошибаешься, — возразила Чара. — Сестра не делает ничего плохого.
Квакуша снова пожевала губами.
— Из-за доверчивости ты не замечаешь, что её побаиваются все, кто живёт в заводи, — наконец ответила она. — Даже Барбула, отец твой, и тот остерегается спорить с ней. А уж мы, лягушки и рыбы, просто дрожим, когда она проплывает мимо. Разбойница она, вот кто. Ни одной икринки не пропустит. Если и не съест, так растопчет.