Булат
Шрифт:
Услышав позади шум, принц обернулся. Поднял дубинку, кинулся к Афанасию, явно намереваясь размозжить ему голову. Старик-вождь перехватил его руку, зашептал что-то на ухо. Принц вырвал руку из черных пальцев отца и засунул за пояс дубинку. Злобно глянул на купца, сверкая белками глаз. Сквозь зубы бросил воинам что-то недовольное. Те отвязали Афанасия от палки и повели. На убой? Ах, нелюди, подумал купец. Куда ж ведут? За дом? Нет, внутрь. А и там хорошего ждать не приходится. Ну, держитесь, твари!
Афанасий стукнул ногой под коленку одного, толкнул плечом другого так, что тот улетел
Тяжелый камень ударил его в спину между лопаток. Сбил с ног. Связанные руки не дали смягчить удар. Он упал, больно ударившись грудью и животом. Набилась в рот грязь, тут же начало щипать разбитую губу. В глазах снова потемнело.
Беспомощного, его подняли за связанные руки, до хруста вывернув плечевые суставы и поволокли. О чем-то посовещались с кем-то невидимым и втащили в дом.
Пронесли анфиладой полутемных комнат с циновками из тростника на полу, остатками еды, развешанными по углам амулетами и оберегами и шарахающимися по сторонам тенями. Затащили в пустую комнату, на полу которой лежала решетка из связанных меж собой лианами копий. Откинули ее и, разрезав путы у него на руках, швырнули туда Афанасия.
Извернувшись в воздухе, он боком приземлился на дно ямы. Получилось больно, но терпимо. Сверху, на веревке с крюком, спустили кожаный мешок и обвязанный веревкой за горло горшок с водой. Решетка захлопнулась, скрипнула, когда на нее накатили тяжелый камень. Раздался топот удаляющихся шагов.
Афанасий прислушался, растирая опухшие запястья. Наверху были люди. Они ходили, что-то делали, что-то двигали, переговаривались, но к яме близко не подходили. Даже не заходили в комнату.
Он обошел вокруг свое новое узилище, ведя ладонью по стене. Никаких зацепок, даже щербинок, только полированная глина. Взобраться наверх можно только по веревке. Он зачем-то подпрыгнул, вытянув руки, хотя понимал, что из ямы глубиной две сажени выпрыгнуть в пору разве что серне или обезьянцу какому.
Убедившись, что самостоятельно наружу не выбраться, Афанасий присел на землю, привалился спиной к гладкой стене. Скорее всего он тут ненадолго. Это не узилище, не мешок каменный, в таких ямах никого долго не держат. Если, конечно, не решают уморить голодом и жаждой. Кстати.
Он взял горшок с водой и отпил добрый глоток. Развязал мешок и обнаружил там явно съедобные фрукты и несколько кусков вяленого мяса. Запихнул один в рот. Проглотил, недоперетерев зубами жесткие волокна. Надкусил фрукт, утер потекший по подбородку сок. Скривился, когда он попал в рану и защипал. Запил водой, заодно и прополоскав зубы. Сплюнул в угол. Засунул в рот второй кусок мяса, стал жевать его медленнее, растягивая удовольствие.
А все-таки интересно, зачем его сюда посадили? Почему одного? Почему отделили от других, за какие такие заслуги? За то, что он гордо на наследника глянул? Ну так и не все мореходы, словно красны девицы, опускали очи долу. И что с ними сталось? Куда их уволокли, тоже по ямам рассадили или куда в другое место дели? Наверное, в другое. Яма, куда кинули купца, была почти в самой дальней комнате этого крыла. А по дороге он других ям не приметил, значит, мореходов, коих больше дюжины, сажали не сюда. Может, в другое крыло? А все равно не хватит комнат, даже если в каждой по яме выкопать. Он дожевал мясо, запил его тепловатой водой, оставив на донышке пару глотков. Вдруг завтра не дадут, а так хоть на утро хватит. Вернее, на просып, поди определи в этой темноте, когда утро, когда вечер.
Разбудила его посыпавшаяся на лицо земля. Афанасий открыл глаза, смахнул с лица комочки глины и увидел, как откидывается решетка. Как спускается вниз веревка с навязанными узлами, чтоб легче было цепляться. Недвусмысленное предложение вылезать.
Он поднялся, потянулся сладко, неторопливо прошелся по своей темнице, разминая ноги. Выпил оставленную воду. Сверху недвусмысленно велели поторапливаться.
А может, ну их, им надо, пускай сами спускаются, вытаскивают его отсюда. Да нет, не стоит так. Обидятся, выльют вниз пару бочек воды, чтоб захлебнулся, как крот в норе. Или бросят гада ядовитого. Не след до этого доводить.
Поплевав на ладони, он взялся за веревку. Подергал, проверяя, крепко ли держится, и полез. Рослые воины подхватили под локти, рывком подняли на ноги и в полутьме потащили к выходу. Вывели, покалывая в спину наконечниками копий.
Афанасий зажмурился от резанувшего по глазам яркого света. Проморгался. Огляделся. Было утро нового дня. Огонь все так же горел на площади рядом с пирамидой. Афанасию показалось, что по сравнению с вчерашним днем черепов и костяков в ней прибавилось. Если старые были выбелены временем и ветром, то новые еще светились розовыми прожилками. Вокруг тучами роились жирные мухи.
У пирамиды собирались жители деревни и несколько группок пришлых, отличающихся цветом футлярчиков и скромностью в словах и движениях. Одеты все были нарядно. Мужчины украсили свои запястья и щиколотки тяжелыми медными браслетами, ярко сияющими на солнце. Женщины навязали куда было можно разноцветных ленточек, часто переплетенных с пахучей травой. Старухи нацепили на себя размахаистые одежды, обмотанные толстой веревкой пучки жесткой травы, отчего напоминали связанные пьяненькими крестьянами снопы. Вокруг с пронзительным визгом носились голопопые детишки. Иногда мамаши успокаивали особо расшалившихся тумаками, не разбирая, свои или чужие. Такой способ воспитания явно был тут в чести.
Молодежь держалась независимо. Парни, отойдя в сторонку, отклячив зады и высоко выбрасывая колени, пытались изобразить дикий танец под ритм одного из барабанщиков. При этом они то и дело нагло поглядывали на девушек, стайкой собравшейся в тени раскидистого дерева. Но те не обращали на них внимания. Их взгляды были обращены к рослым, бугрящимся силой телохранителям, возвышающимся над мамками, няньками и девками, что роем суетились вокруг старого вождя в роскошной накидке из искусно подобранных разноцветных птичьих перьев. Рядом стояли еще несколько вельмож в накидках победнее и дочка.