Булатный перстень

Плещеева Дарья

— Это что еще за побоище? — спросила Александра. — Кого вы изловили?

— Барыня-голубушка, она с чердака спустилась, на чердаке сидела! — объяснила Танюшка. — Я, как было велено, войлочек у дверей постелила, помолилась да легла. А гостюшка наша, как часы в гостиной полночь били, из дверей-то — шмыг!

Гостюшкой дворня и называла, и считала Маврушу: все понимали, что она в доме ненадолго.

— А ты?

— А я тихонько — за ней. Она — на поварню. Ну, думаю, вот кто крыжовенное-то варенье съел, а на моего Трофимку сказали! Нет, думаю,

я не я буду, а на чистую воду ее выведу! А она-то дверь, что на черную лестницу ведет, отворила и давай по-французски выговаривать! И дверь — нараспашку! И эта фря входит! Ох, ты, думаю, Матушка-Богородица, да тут дело нечисто! Я — к Авдотьиной каморке, тихонько растолкала ее, а у них на поварне пир горой! Ну, мы вдвоем подняли переполох, уйти этой фре не дали! Вот так-то, голубушка-барыня, пригрели змею на грудях!

— Да помолчи ты! — приказала Александра, потому что прочее было бы одними пустопорожними воплями. — Мавренька, что это за проказы? Кого ты привела? Отвечай живо!

Девушка молчала.

— Ну так я и сама догадаюсь. Покажи-ка личико, сударыня.

Сударыня совсем прижала подбородок к груди, не желая, чтобы ее видели. Александра шагнула к ней, тут же рядом оказалась умница Фрося с подсвечником. Лицо, которое так старательно прятали, было совсем молодое.

— А сдается мне, что это Поликсена Муравьева. Что, угадала?

Мавруша чуть не выронила скалку.

— Ай… — прошептала она.

— И для чего такие выкрутасы с загогулинами? Неужто нельзя было привести подругу прямо, без затей? — сердито спросила Александра. — Обязательно устроить суматоху, взбаламутить весь дом? И неужто ты девицу благородного звания, смольнянку, на чердаке держала? Хороша!

Мавруша отвернулась.

— И где ж ты ее взяла? — допытывалась Александра. — Постой, сама скажу! Ты к Арсеньевой ходила! И Арсеньева ее с тобой свела! Иного пути не вижу. Что ж ты такое сказала старой перечнице, что она мне девицу не выдала, а тебе — с превеликой радостью? Ох, поеду завтра к тетушке Федосье Сергеевне, она из Арсеньевой душу вытряхнет, а до правды дознается!

— Нет, Сашетта, миленькая, нет!

— Ага, дар речи проснулся! Как же я забыла, что ты у нас актерка? — сама себя спросила вслух Александра. — Не то что субреток в комедиях, а даже беспутных старцев изображала! Что тебе стоило мне обо всем соврать с ангельской рожей?

— Сашетта, я все скажу! — закричала Мавруша. — Всю правду!

— Соврешь. А ты, сударыня, ступай-ка в малую гостиную, — велела Александра Поликсене. — Отведи ее, Танюшка. В тебе, может, актерского мастерства поменьше…

— Да нет же, нет! — и тут Мавруша рухнула на колени. — Сашетта, миленькая, я все скажу…

— Ну, говори, — позволила Александра, не делая ни малейшей попытки поднять девушку с колен. — Сейчас докопаемся до всей глубины твоего вранья.

— Да не было вранья, самая чуточка! Я только утаила, что к Арсеньевой ходила! И встретила Мурашку… Поликсену на улице, она туда же шла. Это нас сам Господь свел! — уверенно заявила Мавруша. — Она мне объяснила свои обстоятельства, и я сказала: госпожа Арсеньева тебя прогонит, а я что-нибудь придумаю! И научила ее, как к нам в дом войти, и сразу — на чердак…

— А потом таскала ей с кухни еду?

— Я покупала! Когда мы гуляли, отошла в сторонку и с лотка пирогов взяла, полные карманы!

— Ох, актерка… Так что же стряслось? Отчего девица, которой полагалось бы сейчас быть замужем и в Берлине с супругом жить, сидит у нас на чердаке и ждет пирогов с собачатиной?

Ответа на этот простой вопрос Александра не получила. По натуре она не была зла, хотя могла основательно вспылить. Первое возмущение схлынуло. И ясно было, что при дворне девицы ничего более не скажут.

— Ладно, — решила Александра, — утро вечера мудренее. Гришка, Пашка, перенесите диван из гостиной в угловую. Фрося, Павла, постелите ей там, все, что надо, приготовьте. Завтра докопаюсь до правды. Авдотья! Закрой дверь не на засов, а на замок!

Отдав еще несколько распоряжений, Александра пошла к себе. Сон, конечно, не шел — какой сон, когда кругом кипят страсти? Кое-что понятно — Муравьева явно попала в беду. Но что означает Маврушино внезапное желание уйти в монастырь? И не менее внезапная ее любовь к тетке Федосье Сергеевне? Что творится в дурной голове бывшей смольнянки?

Как будто в собственной — порядок… С этой критической мыслью Александра наконец уснула.

Глава десятая

СТАШКА И МУРАШКА

Оказавшись вдвоем в угловой комнате, которую Александра отвела Мавруше, подружки сперва молчали — пока устанавливали у стенки и застилали диван, пока приносились нужные в дамском быту вещи — шлафрок, полотенца, ночная ваза. Потом Фрося, очень неодобрительно на них поглядывавшая, ушла, красавица Павла — следом, и Мавруша с Поликсеной бросились друг дружке в объятия.

— Что делать, как быть? — твердила Мавруша. — Ай, какой ужас!

— Она донесет, непременно донесет, — сказала Поликсена. — Господи, я погибла, я погибла!

— Да нет же, не донесет! Да и кому? Мы все ей растолкуем! — попыталась утешить Мавруша. — Ты не смотри, что она кричит, она не злючка и не старая грымза. Ты подумай — разбудили ночью, какая-то чужая особа на поварне, что, зачем, почему — непонятно! Тут еще не так закричишь!

— Я должна уйти, Сташка. Я не могу тут оставаться. Мне стыдно.

— Но куда ты пойдешь? Послушай, Мурашка, тебе придется тут прожить несколько дней, пока я не найду тетушку Федосью Сергеевну!

— Да и она тебя слушать не пожелает.

— В ноги брошусь! Она хитрая, она придумает что-нибудь! Она меня любит, я упрошу ее!

— Да что тут придумывать — пропала я…

— Нет! Не смей так говорить! — Марфуша стала целовать подружку в щеки и ощутила вкус слез. — И плакать не смей, слышишь?

— Сташка… обещай мне одну вещь…

— Какую?

— Когда я приму постриг…