Булатный перстень

Плещеева Дарья

— Володька!

— И тут мой Ефимка вдруг встал как пень, башку свою худо чесанную повернул и молчит. Я на него гляжу, ничего не понимаю. И тут он выронил одно словечко… — Новиков намеренно сделал паузу глядя на Михайлова в ожидании взрыва. Но тот держал себя в руках крепко.

Новиков выпалил:

— Майков!

— Что?!

— Ефимка увидел на Садовой Майкова!

— Он не ошибся?

— Думаю, нет. И тут же помчался в погоню. И сгинул. А я стою — дурак дураком, рот разиня. И прохожие в меня тычутся, как морские волны в несокрушимую скалу.

— Что Майков делает в столице?

— Это ты меня изволишь спрашивать?

Тут дверь отворилась, принесли шахматный столик, а из коридора донесся топот и детский визг.

— Детки, — улыбнулся Новиков. — Вот есть же чудаки, которые этого не переносят. А я, кажется, век бы слушал…

— Покамест бы не оглох. Ты уж мне поверь — когда пять девок в жмурки играют, хоть из дому беги.

Новиков стал расставлять на столике фигуры. Михайлов сел и спустил с постели ноги.

— Сильно болит?

— После того как немец разрезал и рану вычистил — не сильно. Однако ступать на ногу неприятно. Сможешь завтра принести трость?

— Зачем такая спешка? — удивился Новиков. — Нога-то еще не зажила.

— А затем — хочу одну мыслишку проверить. Мне нужно отыскать хоть кого-то из офицеров, что были в баталии и теперь лечатся в столице.

— На кой тебе?

— Надобно… Ну, сыграем, что ли?

Новиков взял две пешки, красную и черную, поколдовал руками за спиной и выставил два здоровенных кулака. Михайлов выбрал правый — ему досталось играть красными. И дальше они сражались довольно быстро, без лишних размышлений, сбитые фигуры так и летели на одеяло. Противниками они были равными, одолеть друг дружку не сумели, согласились на ничью.

Пришла пожилая горничная Матрена делать перевязку. Михайлов, как многие мужчины, не мог глядеть на раны и язвы; отвернувшись и временами шипя от боли, он спрашивал, как затягивается разрез. Новиков же посмотрел и поморщился:

— Эк тебя расковыряли…

— Молодая шкурка уже стала нарастать, — утешила Матрена.

Потом госпожа Колокольцева явилась проведать болезного, за ней следом внесли столик с угощением, за столиком шел Родька, желавший потолковать о морских делах.

— Коли он вам в тягость, сударыня, я его к себе заберу, — предложил Новиков, указывая на Михайлова. — Слава богу, я довольно обеспечен, чтобы нанять хорошего доктора.

— Да как же может быть в тягость человек, что моего Родюшку из огня вытащил? — воскликнула Колокольцева. — А вы к нам чаще приходите, господин Новиков! И я, и детки очень вам будем рады.

— Сколько вам деток Господь послал?

— Родион — старшенький, за ним Лиза и Маша, потом младшенькие — Гаврюша и Николаша, — похвалилась Колокольцева.

Новиков вздохнул и стал собираться домой.

— Ну как меня уже Ефимка ждет?

— Нет, ты прямо сейчас поезжай в Морской госпиталь, корзину с гостинцами по дороге возьми. Найди кого-нибудь из офицеров, кто отчетливо видел баталию — и как «Владислав» шведам в когти попался. Это очень важно. Я сам не видел — да и плохо соображал, от жара едва на ногах держался. Привези ко мне того человека. Я должен кое-что понять…

— Коли врачи его отпустят. Сам знаешь, с легкой раной в Морском госпитале долго держать не станут, там сейчас каждая кровать на счету. Да что ты задумал?

— Ты, Володька, меня не первый день знаешь. Я когда-либо о ком плохо без особой нужды говорил? Нет? Ну и теперь, пока не обрету уверенности, не скажу. Дело чересчур деликатное… Ну да ладно. Ступай с богом.

— Выздоравливай, Алешка, господь с тобой. — И Новиков ушел, к большому огорчению Родьки, желавшего принять участие в настоящей морской беседе.

— Как рука? — спросил его Михайлов.

— Настойку пью, что доктор прописал, так почти не болит… — сказал Родька. — Одно обидно — на два месяца он меня дома запер! За это время и шведский флот разгромят, и Стокгольм возьмут! И все — без меня! Как я, дурак, в то место стать догадался?

— Могло быть хуже, — утешил его Михайлов. — Кабы тебя кусок рея по башке благословил — ты бы уж в лучшем случае на Смоленском кладбище почивал. А то и за борт бы тело впопыхах скинули. Рука, плечо… В твои сопливые годы все это скоро заживает. Принеси-ка бумагу и карандаш.

Изведя с десяток листов, он понял, что знает о морской баталии, в коей участвовал, очень мало. Нарисовать расположение всех кораблей не удалось. Требовалась помощь.

С горя Михайлов усадил Родьку играть в шахматы, одержал восемнадцать побед и на том успокоился.

Новиков явился на следующий день с преогромной тростью, толщиной чуть не в вершок.

— Где ж ты взял сию оглоблю? — изумился Михайлов.

— Да уж не во французской лавке! Тут тебе и опора, и дубина, все разом. Ну, слушай, докладываю. Я побывал в Морском госпитале да заодно и в Сухопутном, туда тоже наших взяли. Кое с кем потолковал. Есть такой мичман Петин, был на «Ростиславе», как сам говорит, — чудом уцелел…

— На «Ростиславе»?! — вскричал Михайлов. — Тащи его сюда!

— Притащу. Он тебя вспомнил, охотно повидается. Только чуть погодя. Он ранен легко, уже встает потихоньку.

— Можно за ним экипаж прислать!

— Да погоди ты. Вот тебя бы сейчас в экипаж, чтобы растрясло как следует! Не угодно ли? Слушай, Алешка, тут какая-то диковинная каша заваривается. Ефимка прибежал ночью. Вот что он видел. Майков пошел во Вторую Мещанскую. Там напротив губернаторского дома есть домишко в три жилья — вот туда он направлялся, но не открыто. Оказалось, с ним — человек, которого Ефимка сразу не заметил. Майков подсылал этого человека выспрашивать у дворника об одном господине, что в доме квартирует. Сам же подсматривал из-за угла… — Новиков замолчал.

— Что дальше? Ты про Усова говори! — торопил Михайлов.

— Того господина дома не случилось, человек вернулся к Майкову, они посовещались, Майков ушел, а тот остался караулить. И Ефимка тоже — стал осторожненько вокруг дома околачиваться. Как ты полагаешь, на кого он напоролся?

— На папу римского.

— Нет, на человека, который также следил за тем домом, притворяясь, будто дремлет на лавочке. И, вообрази, на том соглядатае была матросская шапка, натянутая на самые уши. Тут Ефимка совсем ошалел. Что, думает, за дом такой? Ладно, дальше околачивается и обнаруживает третьего шпиона! Молодой, лет двадцати пяти, бойкий такой: сунулся в дом, вышел, заскочил во двор, к дворнику стал цепляться, потом по улице прогуливался, на окна поглядывал — и, как Ефимка заметил, на окна третьего жилья.