Булатный перстень
Шрифт:
— А мне-то как же быть? — спросил в растерянности Ероха. — Ведь единственное судно, куда я могу вернуться, где меня бы приняли, это — «Дерись»…
— Вы полагаете, что можете вернуться во флот? И что вас оттуда не выгонят после первого же запоя? — без всякой деликатности полюбопытствовал Ржевский.
— Я хочу вернуться. Я крест пропил, я о флоте забыл… но как узнал, что война, словно острым ножом по сердцу провели! Я же присягу приносил! Ваше превосходительство, отдайте мне пакет! — взмолился Ероха. — Для себя прикажите с бумаг копии снять, а пакет — мне! То бишь Нерецкому!
— Не говорите глупостей. Копии!.. Ничего умнее не придумали? Пока не вернется Нерецкий и не даст мне объяснения…
Ржевский замолчал. И то, о чем он задумался, вряд ли было очень приятным.
— Когда, говорите, вам вручили сей пакет?
— Неделю назад, кажись, — кое-как посчитав дни, отвечал Ероха.
— Предполагалось, что вы его отдадите и сразу вернетесь на «Дерись»? В тот же день?
— На другой день. В тот же я не успевал.
— Так… Мог ли Змаевич, видя, что вы не возвращаетесь, послать другого человека, чтобы разведал, что с вами стряслось? Не знаете? Говорю вам, бумаги важные!
— Мог, поди.
— И тот человек, вернувшись, доложил, что Нерецкий исчез, а куда вы подевались — и вовсе непонятно?
— Скорее всего, так.
— Да не возможно — а так оно и было! То, что пропали вы, — чушь, безделица. А что неизвестно, где болтается пакет с важными бумагами, — это Змаевича должно было сильно обеспокоить. Ох, задали вы, сударь, задачку… Как же быть?..
— Ваше превосходительство, вы можете располагать мною, — сказал Ероха. — Если по моей вине стряслась беда…
— Нет, сдается, еще не стряслась, я бы знал… Вот что. Каким ремеслом вы сейчас кормитесь?
— Да никаким. Одно у меня ремесло — море, и того по дурости лишился.
— Где вы живете?
— Нигде я не живу. То бишь ночую под лодками…
— Оно и видно… А голову для чего обрили? От вшей избавлялись?
— Нет… Чтобы с судна никуда не уходить, пока волосы не отрастут… а то сойдешь на берег — и пропал, а с такой-то куафюрой… думал — сам себя стыдом от водки удержу… Да что стыд!..
Ржевский внимательно посмотрел на Ероху.
— Понятие стыда вам, стало быть, известно… Зрение у вас, как у всякого моряка, должно быть отменное. Дураком я вас бы не назвал… Слушайте, я дам вам шанс снова устроить свою жизнь. Но это будет уж последний шанс, не справитесь, сударь, — так и помрете зимой под лодкой.
— Как это — устроить жизнь?
— Помогу вернуться во флот, коли угодно. Раз уж вы заявились ко мне, то знаете, что я имею разнообразные связи.
Ероха разинул рот. Он понимал, что Ржевский не шутит. И в душе у него все вскипело, забурлило, перемешалось. Надежда воспряла!
— Я все сделаю! — воскликнул он.
— Я не могу взять с вас слово, что вы раз и навсегда отстанете от пьянства. Боюсь, это лучший способ ввергнуть вас в новый запой, — сказал Ржевский. — Но я надеюсь, что вы, сударь, все же соберетесь с духом… Слушайте. Из-за того, что вы не вернулись на «Дерись», под угрозой оказался Нерецкий. Некоторые люди могут подумать, что он, получив письмо, не выполнил содержащихся там инструкций и не передал бумаги тому, кому они, собственно, были адресованы. Это для них может означать одно — Нерецкий их предал. И эти люди, уверен, караулят у его жилища, чтобы он, вернувшись, дал им сразу во всем отчет. Сами понимаете, если он перескажет вашу историю, ему не поверят. Итак, вот вам поручение — ждать Нерецкого во всякое время дня и ночи. Если он появится — не давать ему войти в дом — эти люди могут открыть его квартиру и подстерегать его там. Вы должны всеми способами обезопасить его и привести ко мне. Отправляйтесь сейчас же. А я найду еще людей, которых пришлю вам в помощь.
— Я справлюсь сам.
Ржевский усмехнулся.
— Не взваливайте на себя чересчур тяжкую ношу, Ерофеев.
— А что, коли мне сейчас нужна именно тяжкая ноша?
— Это разумно — да надолго ли разума хватит?
Тут у Ерохи возникло совершенно естественное желание воскликнуть: навеки! Однако он сдержался.
— Я постараюсь, чтобы хватило надолго, — ответил он, и Ржевский согласился:
— По крайней мере, это честно.
Затем сенатор отворил кабинетные двери и крикнул Савелия. Савелию было приказано доставить с поварни то, что можно унести с собой в карманах кафтана: ломти хлеба, сложенные попарно и прослоенные толсто нарезанным салом.
— С голоду не помрете, — сказал Ржевский. — Ступайте. Потом вас найдет мой человек. Вас узнать несложно, а вы его узнаете так… хм… чтоб ему не называть моего имени… Он спросит вас, как выйти к Большому Каменному театру. И вы, несколько шагов его провожая, сможете с ним переговорить. Запомнили?
— Большой Каменный театр, — повторил Ероха.
— Доводилось ли вам вступать в кулачные побоища?
— Нет, разве что в детстве.
— Плохо. Нерецкий тоже не сумеет за себя постоять.
— Дайте мне оружие! В Корпусе нас всех учили фехтованию…
— Хороши вы будете со шпагой! Нет, ни шпаги, ни кортика вы не получите… И даже трость не получите, хороши вы будете с тростью… Нужна обычная дубинка, которую можно спрятать под кафтаном! Дубинку принесут и потихоньку отдадут. Ступайте и помните — вам нужно дождаться Нерецкого и привести его ко мне целым и невредимым. По моим соображениям, он может вскоре появиться. Ступайте.
Ероха поклонился и вышел из кабинета, но окрик «стойте!» вернул его.
— Вас, сударь, в Корпусе обучили говорить по-французски и обращаться с астролябией, но самой важной науки не преподали. Это — наука говорить «нет». Поняли? Теперь — ступайте.
Очень довольный тем, как сложился визит, Ероха поспешил на Вторую Мещанскую.
Он там уже знал многие закоулки поблизости от нужного дома; знал, где можно присесть, чтобы видеть двери и ведущие во двор ворота с калиткой; знал, где нужно встать, чтобы встретить мальчика-блинника, совершающего с лотком обход местности вокруг харчевни, в которой он служит.