Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
Ближе к вечеру сражение затихло. Изрядно потрепанная шведская конница вернулась в городок, а русские конники и пехота не имели никаких сил, для того чтобы за ними гнаться. Все замерло, и на поле меж двух армий остались только тысячи убитых и огромное количество раненых. Королевские войска потеряли половину пушек и треть своей кавалерии. Царские силы лишились доброй четверти гвардейцев, трех шестиорудийных батарей, к которым все же прорвались лихие Аболенские драгуны, большое количество конников и два пехотных полка, выбитых на девяносто процентов личного состава.
По окончании сражения, от позиций обеих армий, под барабанный бой и с белыми
Всю ночь санитарные команды собирали раненых, и обменивали их на своих товарищей. Русские гвардейцы направлялись в полевой лагерь царя, а шведские кавалеристы в Рудню. Обе стороны соблюдали перемирие без всяких попыток как-то навредить противнику, и работа санитаров шла в режиме полного благоприятствования. Но ночь не вечна, и уже утром, полки вновь выстроились в боевые порядки.
И снова никто не решался первым начать сражение. Карл выжидал и составлял план решающего вечернего наступления на проклятых московитов, а Петр сомневался в себе и боялся совершить ошибку, которая могла бы стать для него роковой. Однако сколько не сомневайся, сражение было необходимо продолжить, и царь вновь отдал приказ на открытие артиллерийского огня. Опять загрохотали пушки и, после трехчасовой дуэли между русскими и шведскими канонирами, в наступление двинулись царские пехотные полки. Русские мужики шли сквозь град пуль и картечь, не раз врывались в боевые порядки врага и орудовали в них штыками, но шведы были сильны, и до темноты они смогли отбить четыре сильные атаки и стойко перенесли артиллерийский обстрел Рудни.
Смеркалось. Сражение вновь прекратилось, и шведские солдаты были готовы перейти на истомленных русских в победоносную контратаку. Но случилось несчастье, которое сломало весь план Карла Двенадцатого. Выпущенная по городку мортирная бомба, может быть последняя в этот день, разорвалась вблизи королевского штаба. Осколки поранили многих офицеров, и погиб генерал Гилленкрон. И это все было можно пережить, но взрывом тяжело контузило короля. Карл потерял сознание и впал в кому, а принявший командование армией генерал-лейтенант Реншильд, на ходу поменял все планы и пошел на прорыв к Витебску.
С легкостью шведы проломились через заслоны русских войск, и в очередной раз показали свое воинское мастерство. Кавалерия Александра Меншикова, подошедшая на помощь к Петру, кинулась за ними вслед, но заслоны скандинавов сдержали его. И хотя эти небольшие отряды погибли, свое дело они сделали, шведская армия смогла оторваться от погони.
В итоге сражения под Рудней, ни одна из сторон не смогла одержать убедительной победы, и каждая приписала ее себе. Петр считал, что разгромил армию непревзойденного европейского полководца и объявил себя великим стратегом. А очнувшийся через три дня король утверждал, что он нанес русским армиям огромные потери в личном составе, поставил "русского медведя" на колени и только
Так окончилась летняя военная кампания 1708-го года и, к сожалению, это не было последним аккордом Северной войны.
Через три недели блуждания по лесным дебрям и болотам Карл Двенадцатый вышел к Риге, пополнил свои силы уцелевшими войсками Левенгаупта и приготовился к новому наступлению на Россию. И тут сказалась полученная в Рудне контузия. Здоровье Карла было серьезно подорвано, и его начали одолевать приступы неконтролируемых обмороков и слабость. В связи с этим, он был вынужден на некоторое время забыть про битвы, внять настоятельным советам докторов и приступить к лечению.
Петр Романов мог бы радоваться этому обстоятельству, но из-за загноившейся раны на руке, которую в горячке боя никто не промыл и не перевязал, самодержец всероссийский на долгое время слег в жестокой лихорадке. Руку при этом ему спасти не удалось и, ради сохранения царской жизни, ее пришлось ампутировать по самое предплечье.
Как показала практика - война это не только подвиги, и во время боев под Рудней так сложилось, что самодержцы, по слову которых умирали сотни тысяч солдат, сами оказались пострадавшими. Может быть, в будущем, это пойдет им на пользу и заставит ценить жизни людей, а может быть и нет.
Россия. Москва. 18-25.09.1708.
В Москву пришла осень, благодатное время. Погода баловала, дождей пока не было, а деньки стояли просто замечательные. Столица России понемногу отстраивалась после прошлогодних пожаров, в окрестных деревнях был собран неплохой урожай, хлеб стоил недорого, овощей и фруктов хватало, и Преображенский приказ особо не зверствовал. В народе говорили, будто это все оттого, что в Москве за управителя остался царевич Алексей Петрович. Кто-то верил этому, кто-то нет, но московский люд успокоился и разговоры о том, что надо готовиться к восстанию против царя, не то чтобы исчезли, но на время затихли.
В общем, жизнь в Москве налаживалась, и Алексей Петрович Романов жил своей самой обычной жизнью. Рано утром подъем, ему запрягают коляску и марш по городу, проверять стройки. К обеду проездка по монастырям и раздача мелких серебряных денег бедствующим людям. Вечером посещение Кремля и молитва в старой церквушке, которую по его повелению стали восстанавливать. Один день был похож на другой, и так продолжалось до той поры, пока не поступили первые достоверные известия из действующей против шведов армии. Неожиданно, через дьяка Мухортова, царевичу было велено срочно явиться в дом Федора Юрьевича Ромодановского, и царевич не мог не подчиниться.
Как всегда, сильно волнуясь перед встречей с начальником Преображенского приказа, Алексей прибыл к жилищу князя, который жил на Москве по старым обычаям, как боярин еще допетровских времен. И это было не удивительно, так как Федор Юрьевич происходил из древнего рода князей Стародубских, службу свою начинал еще при царе Алексее Михайловиче, и был тем самым человеком, который мог войти в апартаменты Петра Первого в любое время дня и ночи без всякого доклада. Как ни посмотри, а влиятельная фигура, которая стоит над государственной системой и может позволить себе некоторые вольности. И одна из таких вольностей гласила, что никто, включая самого царя, не смеет въезжать на двор князя в своем передвижном средстве. По этой причине коляска царевича остановилась на улице.