Бульдоги под ковром
Шрифт:
– Вот тебе другой ответ на наш вопрос, – ткнул пальцем в сторону Берестина все это время молчавший Воронцов. – Мы готовимся к жизни именно в двадцатом веке, потому что только в нем сможем нормально адаптироваться. В двадцатом и в последнем десятилетии девятнадцатого.
– Ищу под фонарем, потому что там светло, – вставил Шульгин.
– Вот-вот. Сможем адаптироваться психологически, а главное – социально. Имея нормально выглядящий пароход, воспринимая этот мир как свой, мы сможем жить в нем легально! Легенда, документы – это мелочи, главное, что и в пятом, и в двадцатом, и в сорок пятом годах мы, считай, свои… А уже в тысяча восемьсот… ну, хоть пятидесятом нам нормально жить вряд ли
– Да, очень доходчиво, – кивнул Берестин.
– Кончаем, мужики, этот треп никчемный, – неожиданно заявил Шульгин. – Ей-богу, надоело. Вот есть у нас дело – и занимаемся им. Корабль доведем, на ходу испытаем, тогда станем дальше думать. Лучше давайте, в натуре, расслабимся, преферансик затеем, сто лет не играли, а к завтрему мне каждый свои очередные предложения по снабжению доложит. Кому что еще нужно по профессии и для души. А то и вправду как бы не вышло: «Не было гвоздя, подкова пропала…» Дальше не продолжаю, сами должны знать классику. Я вон давеча в каталог залез – так мы столько всего упустили, просто и в голову не приходило, сколько еще нужных вещей на свете бывает…
…После первого выхода в открытый океан, когда Воронцов наконец смог раскрутить турбины на проектную мощность и добиться желанных сорока узлов, причем ни гула, ни вибрации в пассажирских помещениях и на мостике практически не ощущалось, он даже внешне изменился.
Построил себе парадный черный мундир с золотыми нашивками, какую-то необыкновенную фуражку «изумительных аэродинамических качеств» с огромным козырьком, которую никаким шквалом не сорвет, начал отпускать шкиперскую бороду. А если учесть, что в глазах его появился холодноватый блеск, то замечание Шульгина: «Да ты у нас совсем как Волк Ларсен» – оказалось довольно метким.
Но, к чести Воронцова, все эти перемены в его облике никак не отразились на взаимоотношениях с друзьями. Для реализации адмиральских замашек ему вполне хватало биороботов.
Новиков, последнее время испытывавший постоянно усиливающееся беспокойство в отношении психологического климата и состояния нервной системы обитателей Замка – все же каждый из них пережил целый год непрерывных стрессов, – с интересом наблюдал, как Воронцов устраивает общие построения экипажа, боевые, водяные и пожарные тревоги, а также заставляет роботов решать бесчисленное количество задач по курсу ППСС (правила предупреждения столкновения судов), и пытался угадать, развлекается ли таким образом Дмитрий или это у него тоже признаки нервной перегрузки.
На вскользь заданный вопрос Воронцов ответил с непроницаемой серьезностью:
– Любой член моего экипажа должен быть непоколебимо убежден, что если в восемь ноль-ноль не состоится подъем флага, то в восемь ноль одну наступит конец света. А я должен быть уверен, что каждый из них мыслит именно так.
– Так ведь это либо есть в программе, либо нет. И при чем тут твои тренировки?
– При том самом. Чтобы знать, насколько надежны программы. Не хочу в самый неподходящий момент обнаружить, что мой матрос не знает, как в шторм заводить пластырь, или не готов с восторгом сложить голову за Бога, царя и Отечество…
– Ну и как он, готов?
– А вот будет случай, тогда и узнаешь…
Андрей собрался было спросить, с кем и, главное, для чего собирается воевать Воронцов, но передумал. Решил понаблюдать еще. В тот же день он получил возможность выяснить, что не одного Дмитрия обуревают милитаристские замыслы.
Спускаясь по трапу с солнечной
Входя вслед за Алексеем в проем единственной в поперечном коридоре двери, Новиков ожидал увидеть более или менее роскошную каюту и даже испытывал определенный интерес – а что же именно придумал для себя профессиональный эстет?
Но оказался он в обширном зале, похожем на учебный класс.
Большие квадратные иллюминаторы выходили на кормовую часть верхней палубы, и сейчас в них засвечивало закатное солнце, бросая яркие блики на светло-каштановый узорчатый паркет. В центре зала стоял огромный стол, который Новиков вначале принял за бильярдный. А переборки между иллюминаторами сплошь занимали глухие дверцы шкафов, открытые полки с какими-то папками и книгами, встроенные телевизионные экраны. К столу примыкал пульт, напоминающий те, что бывают в радиостудиях. И только в дальнем углу разместились старомодный письменный стол и слоноподобные кожаные кресла.
– Что тут у тебя? – поинтересовался Новиков, с любопытством рассматривая оборудование зала. – Решил организовать корабельный информцентр?
– Скорее – генеральный штаб, – усмехнулся Берестин. – Вспомнил, сколько мы с тобой в сорок первом напортачили, и решил подстраховаться на будущее. Вот это, – подвел он Новикова к столу в центре, – картографический планшет. Но не только. – Алексей щелкнул одним из тумблеров, поверхность планшета, только что равномерно серая, засветилась, и на ней возникла цветная и рельефная карта Европы. Даже не карта, а трехмерный макет изумительной точности и тонкости исполнения. Берестин нажал кнопку, и масштаб начал укрупняться, не плавно, а скачками, соответствуя шагу масштабов военных карт, как догадался Новиков.
– Ну, это чистая география, – сказал Берестин, когда всю огромную площадь планшета занял участок местности, словно видимый с низко летящего самолета, то есть движущийся с соответствующей скоростью навстречу зрителю и плавно исчезающий под бортиком стола. Видны были кюветы на обочинах дорог, отдельно стоящие кусты, какие-то бревенчатые постройки в глубине леса.
– А вот и стратегия…
Карта вновь вернулась к первоначальному масштабу, и на ней обозначилось все то, что бывает на хорошо отработанных штабных картах, в данном случае – положение на советско-германской границе на утро двадцать второго июня известного года.
Берестин задвигал ползунки пульта – и фронт ожил. Устремились на восток синие стрелы, разрывая позиции Красной армии, обозначились Белостокский и Волковысский котлы…
– И так далее… – Берестин выключил электронику. – Для начала у меня здесь заложены все войны и конфликты двадцатого века. На основе подлинных документов. Это тебе не наша самодеятельность. Я здесь могу не только воспроизвести, но и промоделировать любое сражение, вплоть до действий отдельных взводов и разведгрупп.
– Неплохая игрушка, – кивнул Новиков, садясь в кресло. – Чем пасьянсы раскладывать… При случае позабавимся. Посмотрим, что мы с тобой неправильно делали. Как я понимаю, тут предусмотрена такая возможность?