Бульдожья схватка
Шрифт:
— да и то потому, что заранее знали: двое их, Савельевых, двое. Знали. Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака и не подозревает, что нас двое… Все шансы. Сто из ста.
— Нет, ты серьезно?
— Да мать твою! — вскинулся Павел. — Абсолютно. Совершенно. Что я, по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях придумать примитивный розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что есть ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое… коряво с точки зрения грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.
— На тебя что, наезжают?
Павел даже приоткрыл рот:
— Эт-то с чего тебе в голову пришло?
— Черт его знает. Просто это первым в голову и пришло. Вспомнил вдруг, как разные императоры, по сплетням,
— Ер-рунда полнейшая, — с чувством сказал Павел. — Двойник на случай покушения? Фу ты… Не такая уж я свинья, чтобы родного брата под пулю подставлять, даже если представить, что и в самом деле… Вздор. Глупости, Петя. Никто в этом городе мне не желает зла настолько. Враги есть. Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще молчу. Но заказывать меня никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.
— Тогда?
— Вот это уже деловой разговор, а? — усмехнулся брат. — Суть дела, в общем, проста. Маячит великолепнейшая сделка — даже по моим нынешним масштабам чертовски завлекательная. И, как это в жизни повелось, тут же наличествуют целые черпаки дегтя — в виде и конкурентов, и «кротов» в моей собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все. Понимаешь, в общих чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит по одной-единственной, но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс дела, придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет, а ты, извини, консалтинг от лизинга не отличишь без длинной лекции… Соображаешь?
— Пожалуй.
— Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у меня нет?
— Придется, — кивнул Петр.
— Молоток, брательник… Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты будешь представительской фигурой — восседать в креслах, посасывать шампань на банкетах, кивать с умным видом, вообще производить впечатление резко поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть погодя… Да вдобавок я тебя предварительно как следует поднатаскаю. И рядом с тобой будет посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я… Меня как бы и не будет. Я в стороне, в подполье, я как раз и работаю. При том, что никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном положении дел. Нам понадобится два-три месяца… впрочем, при удаче скорее два, чем три. а то и в месяц уложимся. Получишь свой законный процент, сиречь полсотни штук зеленью, — и отвалишь в Новосибирск. Тут тебе и хорошая квартира, и приличная машина, т, на обзаведенье, на ложки-поварешки… И на брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого что ни на есть легальнейшего бизнеса — просто такова уж се ля ви, у нас ради честнейшего заработка приходится идти на самые немыслимые финты… Газеты читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?
— Это ж не экзамены… — сказал Петр.
— Да не о том ты! Берешься?
— Я бы с радостью, — признался Петр. — Ради таких денег. Но это, повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не… не случай с Галочкой. Разоблачат.
— Кто?
— Ну, твои же сотруднички. Партнеры. Деловые знакомые. Весь привычный круг общения. Мне нужно будет знать столько… Всех и все. Куда там, к черту, Штирлицу… Не справлюсь.
— Петенька… — поморщился Павел. — Петюнчик… Ну какие в задницу разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.
— Это как?
— Ты. страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, — серьезно сказал Павел. — Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг проветриться, не справился на повороте с джипером… Когда приедет «скорая» и менты, их взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя постарается, у него голова светлая. Причем. повторяю, все продумано до мелочей. И обломки джипера будут живописно громоздиться на обочине, и шмотье на тебе будет изодрано художественно, и кровушка из тебя будет струиться… ну. что ты ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем кожу, ничего страшного, и кровянка немного поструится, и веночки не будут задеты. Синячок там под глазом… За полсотни тонн зеленых, право же, стоит чуточку страдануть. Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение
— каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня то бишь сотрясение… ладно, отныне будет все-таки У тебя. Мало того, у тебя провалы в памяти, у тебя некие непонятные любому медицинскому светилу завихрения психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного. Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами. Месяцами и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во мно-огом изменился. И кабинет свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову видишь словно бы впервые… Железное объяснение, Пьер. Ну, недельку поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он получит, из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, — он тебя будет водить, как ребеночка за ручку, С глазу на глаз даст любые пояснения. Да и я, пожалуй что, навещу как-нибудь. Есть у меня гример, и бороду присобачит самую натуральную, и вообще внешность изменит. Сечешь? Любая нестыковка, любое неузнавание будут замотивированы железнейшим образом. Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту будут жалеть. Бедный Павлик, увечный, ушибленный, с перевернутыми мозгами, жертва роковой аварии… Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть, мало кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат; за тридевять земель, но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени за эти десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у нас мало кто вспоминает о далеких родственниках. Не та среда. Голова постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями и живописными деталями, что у тебя есть где-то в паре тысяч верст брат-близнец?
— А пожалуй что, и немногим, — задумчиво сказал Петр. — Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав…
— Вот видишь. Все шансы… Что до фирмы, то девять человек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют разницы. И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, не поморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же. все будут у тебя за спиной понимающе переглядываться, головой кивать сожа-леючи — ах, жертва лихачества… Тебе, надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес? Это ж меня будут считать убогоньким, приложившимся башкой…
— Подожди. — сказал Петр. — Подчиненные — ладно… А твои? Жена с дочкой?
— С падчерицей, брательник.
— Все равно.
Павел усмехнулся чуть беспомощно:
— Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса в интимную жизнь монархов… Во-первых, с Катькой — а соответственно, и с чадом ейным Наденькой — мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то меня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых, если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром, мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так — все четыре года. Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни ты света белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и, в конце-то концов, опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга. Проглотят мои бабы, как миленькие. В конце-то концов, мы здесь с тобой посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень уж зияющим…
— Нет, ну а если она захочет…
— С муженьком потрахаться? — догадливо подхватил Павел. — Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается. Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же… И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно — с Катькой у нас, похоже. окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак через полгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких соболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться — скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, не получилось. И хрен с ею, если по правде…