Бульон терзаний
Шрифт:
Стянул очки, спрятал в карман. Выпрямился. Преданно и близоруко взглянул на хозяина.
– Ну, куды снял? Полож на место, – рассердился Фамусов.
Под аплодисменты зала Петрушка робко натянул очки и снова поклонился.
– Достань-ка календарь! – скомандовал хозяин. Петрушка тупо посмотрел по сторонам. Отрывной календарь, специально приготовленный для этой сцены, остался в кармане у вышедшего из строя бойца. А боец – дрыхнет на диванчике в каморке вахтера. Зрители хохотали, утирая слезы, а Владимир лихорадочно искал выход.
Ситуацию спасла
Владимир развернул «календарь». Это был злополучный журнал с фотографией Батяни. Фамусов подошел поближе. Взял журнал в руки, рассмотрел его, показал зрителям обложку. Спросил:
– Похож?
Зал нестройно ответил: «Да!» и «Похож!»
– Именной! – похвастался Фамусов.
Потом, вернув журнал застывшему в подобострастной позе Петрушке, властно произнес:
– Читай не так, как пономарь…
Дальше все пошло по накатанному, как было сыграно уже не раз: Фамусов говорил, Петрушка записывал, преувеличенно живо реагируя на каждую реплику. Зал смеялся и аплодировал. Сам-покровитель утирал слезы. Владимир узнал его и оробел – совсем как гости бала после появления именитого Батяни в их любительских рядах.
Уже за кулисами режиссер накинулся на Ульяну:
– Ты зачем мне это сунула???
– Журнал? Он же сказал, что доверяет его мне. Я спрятала, и вот – пригодилось же. Так хорошо у вас вышло, – растерялась Ульяна. – А что, не надо было? Я все испортила?
– Вообще-то он велел выкинуть эту гадость. Ладно, извини. Спасибо, что не выкинула.
Он подобрал с пола свой экземпляр сценария и вернулся к артистам. Спектакль шел без перерыва, но Снежана в каждом действии появлялась в новом платье. Следом за шелковым канареечным появилось малиновое бархатное. На фоне черно-белых костюмов остальных артистов ее наряды выглядели особенно ярко и нелепо.
Перебегая из кулисы в кулису со сценарием в руке, Владимир наткнулся на Елену и Ульяну, которые, по его расчетам, должны были в этот момент стоять на сцене.
– А кто у нас сейчас там?
– Софья и Скалозуб, – ответила Ульяна. – Я перевела Чацкого, потом мы ушли.
Рабочие-добровольцы пронесли на выход спортивный снаряд Молчалина.
– А хорошо ведь, собака, через коня прыгал, – с завистью вспомнил Владимир.
Женщины засмеялись: Дмитрий подготовил целый акробатический номер. Он кувыркался, отжимался, взлетал и падал, а растянулся на полу так естественно, что в зале ахнули. К счастью, он тут же вскочил, демонстрируя, что цел и невредим. Одна Софья в это не поверила, потому что так ей было положено по задумке автора.
Владимир проводил взглядом козла-коня, полистал сценарий. И вздрогнул.
– У нас ЧЭПЭ. У нас полный караул, – тихо сказал он, – Снежана переодеться не успеет – перерыва-то после второго действия нет. Смотрите сюда. Конец второго действия – на сцене Софья и Лиза. Начало третьего – на сцене Чацкий и Софья. Никак не успеет! Вы можете уговорить ее не переодеваться?
– Исключено! – покачала головой Елена, – заставит платить неустойку за неиспользованный костюм. Или папаша ее не отгрузит нам бесплатные доски.
– Но сцена не может пустовать, пока она переодевается! Понимаете вы это или нет?
– Понимаем. – вздохнула Елена, – но Полторацкий страшнее пустой сцены.
– Да она быстро, у нее знаете какой опыт? – ввернула Ульяна. – Она рассказывала: муж звонит в дверь, любовника в окно, а сама уже в платье.
– Публика – это не муж! Ее не обманешь, – строго сказал Владимир. – Конец второго действия… Кого бы выпустить… Елена, книга при вас? Отлично. Возвращаем обратно реплику Лизы. Там четыре строчки, легко запомнить. Сможете? Спасибо, милая, хорошая! И Ульяна – выйди там тоже, постарайтесь вдвоем немного потянуть время, но не искусственно. А я попрошу Чацкого говорить помедленнее. И будем надеяться, что наша примадонна действительно быстро переодевается.
Снежана, не подозревая о том, какой переполох она устроила со своими нарядами, покинула сцену и заперлась в персональной гримуборной. В кулисе застыла Нина с платочком: она махнет Чацкому, как только Софья будет готова. Неподалеку от нее Эдуард Петрович боксировал с невидимым противником, готовясь держать зал столько, сколько потребуется.
Елена произнесла свою реплику, обращаясь к Ульяне:
– А я… одна лишь я любви до смерти трушу. А как не полюбить буфетчика Петрушу!
Владимир, среагировав на имя своего персонажа, машинально сделал шаг вперед и оказался на сцене.
– А вот и он! – воскликнула Ульяна.
Елена притворно испугалась и грациозными зигзагами побежала за кулисы. Владимиру ничего не оставалось, как броситься за ней в погоню. Из другой кулисы уже выходил Чацкий. Медленно, растягивая каждое слово, как колдун, произносящий страшное древнее заклинание, он продекламировал:
Дождусь ее, и вынужу признанье:Кто, наконец, ей мил? Молчалин! Скалозуб!Тут Нина взмахнула платочком: Снежана переоделась. И обрадованный Эдуард Петрович, проглатывая слова, выпалил на одном дыхании оставшиеся семь строк. Вышла Софья в черном платье, расшитом серебряными нитями. Все снова вернулось к первоначальному плану.
Владимир успокоился, нашел Елену в коридоре.
– Здорово получилось. С первого раза – и так естественно! – похвалил ее он.
– Я ведь и правда трушу. В смысле, любить боюсь. Так все рассчитаешь хорошо, подготовишь, распланируешь – а тут любовь прошла. И остаешься в дураках. Ой, что-то я перегрелась на сцене, под фонарями этими, и не то говорю.
Но говорить о любви было некогда: Владимир снова метался от кулисы к кулисе. Вот уже Чацкий и Молчалин похваляются друг перед другом своими жизненными принципами, а рабочие тем временем потихоньку выносят на сцену столы. Медленно, чтобы зрители как следует разглядели товар.