Бумажные души
Шрифт:
– Ниже, в ущелье, – говорит Видар.
Снегу под елками намело меньше, и этот участок пути мы проходим быстрее. До меня доносится журчание горного ручья, который со дня на день скует лед. Земля здесь каменистая, дорога идет под уклон, лес не такой густой. Я редко когда ухожу так далеко от дома. Ходила только к озерцу и заброшенному хутору, а так у нас смотреть особо не на что. Одни скалы и опасные расселины, подлесок и густые кусты – расцарапаешься да и одежду порвешь. А еще дальше – болота, где можно утонуть.
–
Мы спускаемся. Да, брат прав. Крови много – и на камнях, и на земле. Крови чуть ли не больше, чем снега.
– Зачем ты так далеко ходил, Видар? – Я стараюсь говорить строго, но сама слышу, что голос у меня встревоженно дрожит. – Тебе сюда нельзя. Здесь опасно.
– Прости… – Видар смотрит на меня. – Я просто пошел за ним.
– За кем?
– За… Валле. Он очень спешил.
Видар рассказывает, что у отца Ингара были с собой веревка и мешок. Видар увязался за ним – хотел посмотреть большого зверя, которого Валле хочет посадить в мешок. Выслушав его рассказ, я сажусь на камень.
– Почему ты сказал, что Ингар на небесах?
Видар берет меня за руку.
– Мне Эм так сказала.
Я смотрю перед собой пустым взглядом. Серые камни, красноватый снег, на земле одни камни и такая же серая грязь. Четких очертаний нет, только размазанные краски.
“Зачем она так сказала?”, – думаю я и сжимаю кулак.
У меня только один ответ. Мама злая и любит бояться. Получает от этого удовольствие. Я-то уже вижу ее насквозь, но Видар еще мал и не понимает. И все же именно он, младший брат, утешает меня, старшую сестру.
Откуда-то из далека доносится уханье. Похоже на полярную сову, но в это время года они молчат. Их крики бывают слышны весной. Обычно это две птицы, самка и самец, желающие обозначить, что здесь они хозяева, но сейчас кричит только одна птица. Я слушаю одинокое уханье и думаю: “Должно быть, эта птица очень несчастна. А может быть, сошла с ума”.
– Вы что там делаете?
Мы смотрим вверх, на край ущелья. На фоне низкого солнца вырисовывается худощавый силуэт. Сквозь растрепанные волосы и бороду просвечивают лучи, из-за плеча торчит ствол ружья.
– Стина? – Отец Ингара повышает голос. – Что вы там делаете?
– Ищем росомаху, – отвечаю я.
– Поднимайтесь-ка… Не то поскользнетесь, вниз свалитесь.
Мы выбираемся из ущелья, осторожно, чтобы Валле не разозлился на нас. Возвращаемся мы все втроем.
На полпути через лес Валле внезапно останавливается, поворачивается к нам и вскидывает руку.
– Слышите?
С вершины горы доносится гул.
– Если этот ветер кого застигнет наверху – беда, – объясняет Валле. – Он приносит метели с северо-запада. Миг – и вокруг тебя уже буран, собственной руки не видно.
Светло-голубые глаза пристально смотрят на меня, напоминают, что мне следовало быть поумнее и не лазать в каменистое ущелье, да еще с маленьким Видаром.
Это Предательство и Пагуба.
– Поняли, – отвечаю я, потому что меня не в первый раз предостерегают от ветра, несущего бурю.
Иногда он гудит как шмель, иногда как пчела, а когда он совсем близко, то грохочет, как обвал в горах.
Глава 33
Тюрьма предварительного заключения Крунуберг
Невролог пошелестел рентгеновскими снимками, лежавшими на столе.
– Итак. Я полагаю, что мальчика били на протяжении всего его детства, в том числе и по голове, что послужило причиной аномальной деятельности гиппокампа. И судя по некоторым закономерностям в деятельности мозга, мальчик мог пострадать от недостатка кислорода.
– Как будто задыхался или тонул? – спросил Луве.
– Еще он мог чем-то отравиться. Отравление объяснило бы результаты компьютерной томографии.
– То есть что у него нарушена функция почек?
Невролог кивнул.
– Для выздоровления ему нужен диализ, а то и трансплантация.
В отделение нейрохирургии Новой Каролинской больницы Каспара отвез Олунд. Но пока врач прикреплял к его голове двадцать два металлических электрода, мальчик смотрел на Луве, а когда Каспару делали рентген, Луве сидел рядом с койкой, одетый в зеленый свинцовый фартук, защищавший его от радиации.
В целом поездка в Каролинскую больницу заняла два с половиной часа. Когда Каспара вернули в камеру, он заснул и проспал остаток дня. По словам надзирателей, спал он по-прежнему беспокойно и при этом сильно потел.
В шесть часов Каспар снова сидел в комнате для допросов и ждал Луве, который вместе с Миккельсеном и Олундом наблюдал за ним через стеклянную стену. Адвокат и соцработница тоже были на связи.
– Он на меня так посмотрел, будто никогда раньше не видел, – сказал Олунд. Лассе кивнул, подтверждая его слова, и заметил:
– А с вами, Луве, дело явно обстоит по-другому. Что это за амнезия такая?
– Пока еще рано судить.
По мнению врача из неврологического отделения, низкая активность гиппокампа указывала на проблемы с переходом информации из кратковременной памяти в долговременную.
– В худшем случае у него может быть антероградная амнезия, – прибавил Луве. – Это значит, что он полностью или частично утратил способность запоминать новое. Чаще всего такое бывает из-за черепно-мозговой травмы или кислородного голодания мозга.