Бумажные шары

Ежов Михаил

Арэт-Джун нерешительно протянул руку и встряхнул императора за плечо, но тот никак не отреагировал. Голова упала на плечо, глаза были полуоткрыты. Юноша выпрямился. Он знал, что ничего нельзя изменить: отрава, подмешанная в вино, не имела противоядия. Зачем ублюдок солгал перед смертью? Арэт-Джун поджал губы и спрыгнул с перил на балкон. Проклятье! Брат не мог не соврать. Иначе… — юноша тряхнул головой, чтобы отогнать готовые завладеть разумом мысли.

— Сбросить его вниз? — спросил один из воинов, делая шаг к стулу.

— Нет! — Арэт-Джун обернулся и, помолчав, добавил. — Снимите его. Отнесите

в императорские покои.

По серебристой глади пруда скользили лебеди: два белых и один чёрный. Изогнув шеи, они время от времени расправляли крылья и касались перьями воды, оставляя на ней длинные тонкие росчерки. Пруд располагался в центре огромного парка, разбитого за стенами императорского дворца.

Сам дворец был построен на высоком холме и потому возвышался над Кхамруном, как пастырь возвышается над вверенными его попечению овцами.

Бесконечные анфилады поддерживали двускатные, крытые розовой черепицей крыши. Семнадцатиэтажный дворец был расписан золотой и красной красками, на коньках развевались жёлто-зелёные флаги с леопардом и белые — с аистом. В центре вымощенного красным и белым мрамором двора стоял невысокий человек лет тридцати в свободной коричневой куртке и штанах, заправленных в высокие сапоги. На шее у него висел сверкающий орден. Нахмурив тёмные брови, человек внимательно наблюдал за играющими детьми: тремя мальчиками и девочкой, которые с весёлыми криками гонялись друг за другом.

— Принц Гинзабуро! — крикнул человек строгим голосом. — Прекратите хватать брата за одежду! Правила этого не разрешают.

— Да, учитель! — отозвался самый высокий мальчик, на мгновение остановившись и поклонившись. Его тут же запятнала девочка, с визгом промчавшаяся мимо. Мальчик вздрогнул, но подавил желание броситься за ней.

— Продолжайте, принц, — разрешил учитель, кивнув.

Мальчик тотчас присоединился к остальным детям. Человек взглянул на большие водяные часы, установленные в северной части двора. До дневной трапезы оставалось меньше пятисот капель.

— Учитель, Самэнь жульничает! — возмущённо завопил самый младший из детей, подбегая.

— Вот как? И в чём же принц Йоши-Себер обвиняет сестру?

— Нельзя протягивать руки к тому, кто тебя хочет освободить из пагоды! — заявил мальчик. — Он сам должен подбегать ближе.

— Боюсь, Ваше Высочество неправы, — мягко возразил учитель, покачав головой. — Пленник должен лишь оставаться на месте. Всё остальное делать позволяется.

Мальчик надулся, но, помедлив всего секунду, присоединился к остальным детям. Учитель взглянул на нещадно палящее солнце и вздохнул. Стоять посередине двора было жарко, но слуги не имели права сопровождать инфантов

во время прогулки, поэтому некому было даже обмахнуть его опахалом. Куригато представил, как он выпьет прохладного шербета и ляжет спать. Всего через каких-нибудь полтора часа, когда дети пообедают и отправятся в свои покои на отдых, где об их безопасности будут заботиться телохранители императорской семьи.

У ворот прозвучал сигнал трубы, и тяжёлые створки начали медленно раскрываться. Показались первые всадники процессии. Белые плюмажи развевались по ветру, красные плащи тяжёлыми складками лежали на спинах лошадей.

Дети замерли и замолчали. Их глаза обратились к воротам, и Куригато сразу подобрался, машинально оправляя одежду. Кортеж императора въезжал во двор неторопливо, в каждом движении всадников чувствовалось достоинство.

— Папа! — первой заверещала Самэнь и бросилась к воротам, не обращая внимания на строгий окрик Куригато.

Мальчики хотели броситься вслед за сестрой, но сдержались, нетерпеливо топчась на месте. Девочка тоже постепенно замедлила бег и боязливо оглянулась. Заметив недовольство на лице Куригато, она остановилась.

Наконец, во двор въехал император Ишинори на вороном жеребце, крытом жёлтой попоной. Впереди и позади него два всадника везли знамёна — одно с гербом страны, другое — с гербом династии Сигато (красный Феникс на белом фоне).

— Папа! — снова воскликнула Самэнь, изо всех сил махая рукой.

Император повернул голову и улыбнулся. Сказав что-то своим телохранителям, он развернул жеребца и направился к дочери. Поравнявшись с ней, он подхватил малышку на руки и посадил перед собой на лошадь. Поговорив с ней о чём-то, император направил скакуна к Куригато.

Учитель низко поклонился своему повелителю. То же самое сделали мальчики. Ишинори оглядел их и одобрительно кивнул, а затем обратился к наставнику:

— Самэнь плохо себя вела, лорд Куригато. Не так, как подобает принцессе. Полагаю, вы объясняли детям, как следует инфантам приветствовать своего императора?

— Разумеется, повелитель.

— Я так и думал, — Ишинори кивнул. И он, и Куригато вели этот разговор ради Самэнь, которая вечно нарушала правила этикета. Оба понимали это и старались сдержать улыбки и говорить как можно серьёзнее. — В таком случае, — продолжал император, — она должна быть наказана, — лицо малышки при этих словах помрачнело. Впрочем, ей было не привыкать, так что на нём отразилось также и смирение. — Но сегодня большой праздник, — Ишинори указал на штандарты, установленные на стенах: лазоревые полотна с серебряной надписью «Юкацу». — Мы чествуем великую богиню, дарующую нам обильные урожаи, посылающую дожди и смиряющую жаркие ветры, — Самэнь украдкой с надеждой взглянула на отца. — Поэтому, — многозначительно сказал император, — она будет наказана завтра.