Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
— Что ж, возможно, ваша идея не такая уж и безрассудная, — Лэйд сделал вид, будто тщательно обдумывает услышанное, даже потер лоб большим пальцем, — Пожалуй, большой беды не будет, если я в самом деле ослаблю поводок. С единственным условием — вы по-прежнему выполняете все мои рекомендации и не суете нос туда, куда не нужно. Одно мое слово — и вы беспрекословно берете обратный курс.
— Идет, — легко согласился Уилл и, не удержавшись, потер руки, опять сделавшись мальчишкой, — Обязуюсь слушаться и подчиняться. Наш уговор все еще в силе!
Лэйд не находил Скрэпси уютным местечком даже в прежние времена, когда имел возможность передвигаться по нему собственноручно выбранным маршрутом, теперь же, когда управление взял на себя Уилл, и подавно погрузился
177
Мели Гудуина (также известные как Пески Гудуина и Великий Пожиратель кораблей) — опасный для судоплавания район в южной части Северного моря неподалеку от побережья Кента.
Против его опасений Уилл распорядился дарованной ему свободой скорее с любопытством хладнокровного исследователя полярных широт, чем с безоглядностью ветреного юнги. По крайней мере, не устремился тотчас в самые глухие и темные районы Скрэпси, как того поначалу опасался Лэйд. Он выбирал путь осторожно и рассудительно, разглядывая мало чем отличные друг от друга грязные улочки так пристально, будто речь в самом деле шла о жизненно важном выборе. Сосунок, презрительно подумал Лэйд, силясь сохранять безразличную гримасу на лице. Небось воображает себя первооткрывателем смертельно опасных земель. Ну что ж, если все, что ему хочется совершить в Новом Бангоре напоследок это потешить свое самолюбие, я, пожалуй, окажу ему такую услугу…
— Может, расскажете что-нибудь? — внезапно поинтересовался Уилл, — Оказывается, за эти три дня я так привык к вашим рассказам, что мне теперь непривычно идти в тишине.
Только тогда Лэйд обнаружил, что в самом деле слишком долго молчит.
— Это Скрэпси, — он хмыкнул, — Самая глубокая помойная яма во всем Новом Бангоре. Не ожидаете же вы в самом деле, будто обнаружите на ее дне жемчужины?
— Отчего бы вам не поведать мне о Карнифаксе? — предложил Уилл, — Мне прежде казалось, это один из самых мрачных и таинственных божеств здешнего пантеона.
Но Лэйд отчего-то не ощущал былой словоохотливости, напротив, язык определенно потяжелел, отчего даже ворочать им не хотелось.
— Было бы, что рассказывать, — неохотно отозвался он, — Мне кажется, даже жрецы Карнифакса, посвятившие жизнь бессмысленным ритуалам, сами не так-то много знают о своем повелителе. Отсюда вся та зловещая таинственность, которая окружает Кровоточащего Лорда. Иногда из-за его звериного нрава Карнифакса сравнивают с Танивхе, владыкой Клифа, но, как по мне, это никчемное сравнение, выдающее профанов от кроссарианства. Танивхе, Отец Холодных Глубин, сродни гигантскому кальмару — этакое хладнокровное головоногое, видящие свои отвратительные сны на дне морском и плодящее отвратительных выродков себе в услужение. Карнифакс… О, это совсем другой зверь. Не рассуждающий, вечно голодный, находящий упоение лишь в том, чтобы терзать свою жертву. Многие даже сомневаются, присущ ли ему разум, поскольку многие его поступки свидетельствуют об обратном. Вполне может быть, он даже не губернатор, лишь бешенный пес, стерегущий полную костей и смердящего мяса яму под названием Скрэпси, но мы, люди, в конце концов научились поклоняться даже ему.
— Это… это во многом похоже на то, что я прежде слышал, — Уилл качнул головой, — Говорят, если Карнифакс в чем-то и достиг мастерства, так это в своих изощренных казнях.
— Я бы с этим не согласился. Казнь ознаменует собой какой-никакой, но процесс. Пусть даже жестокий, бесчеловечный или глумливый. Карнифакс же не знает судебного производства. Он не карает за грехи, настоящие или мнимые, он попросту получает удовольствие, терзая своих жертв. И в большинстве случаев ему плевать, кто это. Вот почему о нем так мало известно — знакомство с ним для любого его почитателя как правило заканчивается мучительной смертью. Согласитесь, при таком-то нраве непросто обзавестись многочисленной паствой и грамотным учением.
— Едва ли стану возражать.
— Скажите, не доводилось ли вам за время пребывания в Новом Бангоре видеть… кхм… джентльменов
— Возможно, — рассеянно согласился Уилл, — Кажется, мне и в самом деле приходилось видеть таких джентльменов. Их тела казались ужасно раздувшимися, отчего они напоминали такие, знаете, каучуковые груши. Я еще подумал, что это следствие элефантиаза [179] или еще какой-нибудь свирепствующей в Полинезии болезни…
178
Здесь: примерно 450 кг.
179
Элефантиазм (слоновая болезнь) — болезнь, вызывающая значительно увеличение какой-либо части тела за счет болезненного разрастания кожи и подкожной клетчатки.
— Сущие груши, — согласился Лэйд, — Только не медицинские, а вполне обычные, но перезревшие и того водянистого рыхлого сорта, что я терпеть не могу. Когда такой человек грузно идет, его бока колышутся и трясутся, так, что неуютно даже находиться рядом. Невольно кажется, если эта туша упадет или наткнется на выпирающую щепку, то непременно лопнет, залив все окрест своим содержимым. Кроме того, такие джентльмены как правило становятся источниками крайне неприятного запаха, так что их редко можно увидеть в компании.
— Да-да, в точности как вы описываете. Да, я действительно видел одного или двух, но… Почему вы об этом вспомнили?
— Это скафиты, Уилл.
— Ска… Скафиты?
— Греческое слово [180] . Скорее всего, неизмеримо древнее, как и метод казни, именовавшийся скафизмом и популярный некогда на Востоке, особенно, говорят, у персов. Вы слышали про скафизм, Уилл? Нет? Я отчего-то так и думал. Знаете, нас, англичан, нередко именуют самовлюбленными эгоистами, мнящими себя единственным цивилизованным народом среди дикарских племен. На этот счет можно долго полемизировать, особенно если судьба сводит вас с чванливым испанцем или самовлюбленным французом, однако одно достоинство Туманного Альбиона несомненно и не подлежит обсуждению. Наша английская виселица — самое гуманное, элегантное и простое изобретение среди всего бесчисленного множества устройств, придуманных человеком для причинения смерти. Сейчас вы в этом убедитесь. Приговоренного к скафизму помещали меж двух деревянных лодок, складывая их подобием ореховой скорлупы, так, чтоб снаружи осталась только голова несчастного. После чего принимались кормить жертву молоком и медом. Изо дня в день, как муравьи пичкают своих сородичей-фуражиров, чтобы те сделались раздувшимися бурдюками на ножках, передвижными пищевыми складами… Думаю, вы догадываетесь, к каким прискорбным последствиям для организма приводит такая диета.
180
Sk'afos (греч.) — «лодка».
— Я… — сколь ни увлечен был Уилл навигацией по Скрэпси, его лицо перекосило болезненной гримасой — еще одно подтверждение болезненно чуткого воображения, — Да, я, наверно… догадываюсь.
— Обильнейшая диарея, — сухо констатировал Лэйд, — При которой все жидкости, покинувшие тело по естественным причинам, скапливаются в пространстве между лодками. Не проходит и нескольких дней, как в этой благодатной среде, превратившейся в одну огромную кучу перегноя, заводятся насекомые. Жуки, личинки, черви. Привлеченные обильным жиром и сахаром, истекающими из жертвы, они впиваются в этот клубок гнили, не делая различий между ним и плотью, которая сама начинает вскорости медленно разлагаться. Говорят, самые стойкие умудрялись выживать по три недели, но к тому моменту их тела напоминали кусок расползшейся на солнцепеке феты [181] . Ни единого целого лоскута кожи или мышечного волокна.
181
Фета — мягкий сыр из овечьего молока (брынза).