Бумерит
Шрифт:
– А потом она вернулась к этому кретину… как же его там звали?
– Билл.
– Точно, к кретину Биллу. Но почему? Почему она бросила тебя и вернулась к нему?
– Она говорит, что ей трудно было поверить в то, что произошло. И мне тоже. Мне отчаянно хотелось покинуть своё собственное тело. Но тогда, в тот самый момент, когда она сказала мне по телефону, что уходит, я увидел, что это не конец романа, а начало чего-то ещё. Я понял это, потому что более отчётливо, чем когда-либо ощутил присутствие той Силы, которая проходила сквозь Дарлу и меня, хотя и не исходила от нас. Этой силой была великая Неолицетворённая Любовь, которая, пока я молча сидел на крыльце с телефоном в руке, всё нарастала. Я чувствовал себя обманутым, так как понимал, что в каком-то смысле Дарла сыграла роль приманки. Я смог нырнуть в бассейн блаженства и бесконечной близости только благодаря ей – в одиночку я бы никогда не отважился ступить в ту волну, в которую однажды почти окунулся в дзенском центре. Теперь я понимал, как всё произошло: Дарла постучала в мою дверь, и я открыл ей, увидев красивую, глубокую женщину. Но в тот самый момент, когда я попытался её поцеловать, Дух отодвинул Дарлу в сторону и занял её место. Отступать было поздно, и я слился в поцелуе с чем-то, что было гораздо больше неё. Это была не Дарла – это была другая реальность, я целовал другую реальность и знал, что вот-вот утону.
– А потом ты поехал кататься на велосипеде? – предположил я, и все мы рассмеялись. Велосипед? Мы ещё не слишком стары, чтобы кататься на велосипеде?
– Да, господи боже, это был велосипед, но мне непременно нужно было куда-нибудь смотаться. Я ехал и плакал, крутил педали и всхлипывал. Внутри меня неумолимо нарастало напряжение. Моё тело тряслось, но не могло защититься от Любви, которая была всюду вокруг меня.
– Всё это так убого, – перебила Хлоя. – Стюарт, разве ты сам не слышишь, какой бред ты несёшь?
– Поверь мне, я в курсе. Но, говорю тебе, я ясно ощущал присутствие Любви, неолицетворённой божественной Любви, пульсировавшей и оживлявшей всё вокруг меня. Она была так велика, что мне сложно было терпеть её и хотелось убежать. Всё вокруг: асфальт, деревья, велосипед, моя собственная дрожащая грудь, мои собственные слезы, небо – излучало эту любовь. Всё ожило благодаря божественному присутствию, близость которого была мне невыносима. Внезапно стало совершенно ясно, что во все времена и даже до начала времени существовала ЭТА непреходящая, вечная Любовь, и что моя жизнь и всё, что я называл «реальным» – лишь унылый картонный сон, иллюзия внутри Реальности. Я увидел, что хотя каждую секунду моей жизни меня омывало это совершенное сияние, эта полная и безусловная Любовь, до сих пор я был спящим зомби. Это была экстатическая близость, слишком сильная, чтобы её терпеть. Я снова и снова пытался собраться, убежать, отгородиться, отвернуться от неё, но не мог, ведь стоило мне посмотреть в другую сторону, эта Сила уже была там, совсем рядом со мной, внутри меня – она смотрела из меня через мои глаза и на меня из машин, деревьев и моих рук. Её волны уничтожали меня. Моя грудь поднималась и опускалась, я рыдал и ничего не мог сделать. Я не мог думать, не мог молиться – не было ничего, кроме этой Силы абсолютной любви.
Стюарт настолько обезоружил нас своей честностью, а его опыт казался таким реальным, что все мы начали смутно догадываться: это было чем-то вроде переживаний третьего порядка, последней и окончательной реальности. Теперь даже Хлоя сосредоточенно, почтительно и чутко молчала.
– Я ехал, плакал, всхлипывал и всё больше проваливался в наслаждение богатством бесконечной и непрерывной Абсолютной Любви. Я испытывал чистое и безграничное благоговение при одном взгляде на облака, ведь эти сияющие облака были живыми, и в них открыто пульсировала Любовь. Я видел и ощущал Дарлу, её парня и всех остальных людей в этом мире – они исходили из этой Силы и жили ей. Это уничтожало меня, а окружавшая меня невыразимая полнота снова и снова заставляла меня рыдать. От этого невозможно защититься, с этим ничего нельзя сделать, лишь рыдания и слёзы могут быть благодарностью за этот необъятный дар, раскрывающий и охватывающий всё, что когда-либо существовало и будет существовать – от моего крошечного сердца до звёзд. Я видел это в глазах всех прохожих.
– Я не останавливаясь ехал несколько часов. Начался шторм, и я повернул обратно к дому родителей. Я трепетал от ужаса и одновременно до боли желал, чтобы этот шторм, наполненный живой идеальной Любовью, поглотил меня. Я видел молнии, и мою грудную клетку сотрясали рыдания признательности за то, чего я даже не мог выразить словами. Доехав до дома, я тихо пробрался внутрь, боясь столкнуться с отцом или матерью, потому что знал, что не смог бы сдержать слёз при виде человеческого лица. Я спустился вниз, включил душ и какую-то музыку – мне нужен был шум, чтобы заглушить то, что вот-вот должно было вырваться из меня. Стоя под струями воды и звуками музыки, я снова заплакал. Я плакал и плакал, всё моё тело напряглось от невыносимого ощущения Присутствия, исходящего из каждой плитки душевой кабинки – буквально каждая плитка излучала Любовь, и эта же Любовь рыдала внутри меня. Это невозможно описать и ни с чем нельзя спутать. Это было абсолютно реально, куда реальней любых моих прежних эмоций или влюблённостей. Я в буквальном смысле не мог выстоять перед этим: я лёг на пол и плакал, пока это изливалось из меня и омывало меня. Когда закончилась горячая вода, я выбрался из душа и ещё какое-то время проплакал на полу в ванной под звуки радио, заглушавшего мои рыдания.
Наступило продолжительное молчание. Небеса укрыли нас всех.
– ВОТ ОН ТРЕТИЙ ПОРЯДОК, – внезапно воскликнул Скотт.
– Господи, похоже на то. – Стюарт сделал глубокий вдох. – Когда очередная волна этого экстаза схлынула, я решил помедитировать. Мне это было необходимо: дзадзен и наблюдение за происходящим должны были вернуть мне опору, дать что-то, за что я мог ухватиться. Но сев на подушку для медитации, я снова лишился сил и захлебнулся слезами Любви, которая была повсюду. Мои руки, плечи, ноги – всё моё тело вибрировало от струившейся по венам энергии. Я тряс и тёр их, потому что, хотя я не чувствовал боли, всё это было настолько интенсивно, что я боялся потерять сознание. Лёжа той ночью в постели и продолжая плакать, я чувствовал изумление и признательность – я понимал, что такое непосредственное постижение Любви, погружение в неё – это самый большой дар, который я мог получить. Моё молчание стало молитвой. Я понимал, что не заслуживаю её, но уже не мог расстаться с ней. Я знал, что она может лишь направлять свой совершенный, безграничный Свет на всё и сквозь всё, что когда-либо было и будет. Она не знает покоя. Она никогда не рождалась, она никогда не умрёт. Она нигде, но она во всём! Эта Любовь была невыносимо близка ко мне, и я плакал.
Когда Стюарт закончил, Хлоя разрыдалась. Я попытался обнять её, но она отстранилась и села, согнувшись и обхватив себя руками. Мы изумлённо и озабочено переглянулись. Хлоя была последней, от кого можно было ожидать слёз (я до сих пор ни разу не видел её плачущей). Наши осторожные молчаливые взгляды говорили: если кому-то и нужно было попробовать на вкус всеобъемлющую любовь, так это нашей бедной, милой, контуженой Хлое.
– Самое странное, что Дарла вернулась, так что вы опять вместе. Вот где настоящая ирония! – сказал Скотт.
– Это уж точно.
– Значит… – Скотт подался вперёд, – ты всё ещё собираешься сделать эту запись с её участием?
– Где заканчивается бумерит? – спросил Морин. – И когда он оставит в покое бумеров? Будет ли у них когда-нибудь настоящая интегральная культура? И что будет с иксерами и игриками? Может быть, они уже готовы к скачку на второй порядок? Каковы реальные шансы, что хоть кто-нибудь из них – бумеров, иксеров и игриков – создаст интегральную культуру? И что мы можем сделать, чтобы помочь этой удивительной трансформации?
В зал набилось около 300 человек, с нетерпением ожидавших хороших новостей после жестокой двухнедельной пытки плохими. Морин улыбнулся – практически сам себе, и я догадался, что ему нравилось использовать зелёное волшебное слово «трансформация». Но Джефферсон говорил, что трансформация реальна и очень важна, если её очистить от бумерита и его непомерных амбиций.
– Появится ли при нашей жизни что-то похожее на интегральную культуру? Сможет ли значительная часть населения перейти с зелёного уровня на второй порядок? Возникнут ли по-настоящему интегральные инициативы – от интегральной медицины до интегрального образования, интегрального бизнеса и интегральной политики, которые изменят характер всех институтов на этой планете?
– В общем, выражаясь языком бумеров, сможем ли мы перейти от «зелёной парадигмы» к «интегральной парадигме»?
– Говорят, Макс Планк первым заметил, что старые парадигмы умирают одновременно с теми, кто верит в старые парадигмы. – Морин замолчал и посмотрел в зал. – Я часто перефразирую это высказывание так: поиск знания – это бесконечная череда похорон. – Смех в зале. – В общем, не буду ходить вокруг да около: возможно, бумерит умрёт тогда, когда умрут бумеры. – Смех моментально стих.