Бунт атомов
Шрифт:
Наконец, Стаффорд подозвал меня и, усадив в креслице рядом с собой, сказал, показывая на маленький окуляр:
— Смотрите!
Я припал глазом к стеклу и первое время не мог видеть ничего среди мерцающего жемчужного тумана, который, казалось, слабо пульсировал. Но затем глаза обвыкли и я увидел более яркую, чем все огромное поле зрения — точку, скорее овал, ибо точка эта была слегка вытянута.
— Вижу, — сказал я. — Что это за звезда, профессор?..
— Звезда?..
— Она принадлежит к нашей солнечной системе, профессор? — деловито осведомился я.
Мне показалось, что Стаффорд усмехнулся в темноте.
— Она не принадлежит к солнечной системе, э-э… Я подозреваю, что она не принадлежит даже к нашей Галактике и явилась из другого звездного скопления; до такой степени ее данные, которые я уже давно изучаю, разнятся от того, с чем мы, э-э… привыкли иметь дело в современной астрономии.
Я продолжал глядеть, в то время как Стаффорд говорил ровным голосом:
— Ее размер по диаметру равен, приблизительно, половине солнечного и в 5 раз более Юпитера. Вы, конечно, не знаете, что диаметр Юпитера более чем в 12 раз превышает диаметр нашей Земли, который равен 7918 милям. Скорость движения ее колоссальна, но что самое замечательное, э-э… это то, что масса ее совершенно не соответствует ее размеру, принимая во внимание удельный вес известных нам элементов. Если масса Земли выражается округленной цифрой 66 с 20 нулями тонн, то массу этой кометы можно выразить, примерно, той же цифрой с 26 нулями. А это значит, э-э… во-первых, что она в 1 миллион раз больше массы Земли, а во-вторых, что она состоит из вещества или веществ с удельным весом, во много раз превышающим вес такого тяжелого вещества, как скажем, э-э… ртуть. Что это за вещество — мы не можем даже догадываться. Спектральный анализ показывает…
— Это очень интересно, — пробормотал я, чтобы что-нибудь сказать.
— Я назвал эту новооткрытую мною комету — «Патрицией», по имени моей…
— Скажите, профессор, — встрепенулся я, — мисс Патриция Стаффорд — ваша…
— Мистрис Патриция Вилкинс, вы хотите сказать?.. Да, она моя э-э… племянница и всего несколько дней тому я получил известие, что она обвенчалась в церкви Св. Екатерины, в Глэзгоу, с весьма достойным э-э… молодым ученым, имеющим блестящие перспективы в своей научной деятельности.
Мне оставалось только скрипнуть зубами и впиться глазами в блестящую точку, мерцающую где-то в глубинах Вселенной, которая носила имя, ставшее за несколько дней самым дорогим для меня именем, и призвать мысленно все возможные проклятия на голову Вилкинса, на свою неудачливую судьбу и на нашу планету, где совершаются подобные несправедливости…
В тот момент далек я был от подозрения, что мои проклятия имеют такую действенную силу. Не успел я докончить их, как Стаффорд торжественно объявил:
— Но самое интересное, э-э… молодой человек, заключается в том, что пути нашей Земли и мчащейся «Патриции» неизбежно скрестятся в одной точке.
Для меня остается совершенно непонятным — почему я сразу же уразумел смысл этих слов…
— Что?! — вскричал я, повернувшись с такой стремительностью, что закачалось все сооружение, на котором мы сидели. — Что вы говорите?! Но почему же мы сидим здесь и болтаем о всякой чепухе, когда нужно объявить, предупредить, принять меры… Мы должны немедленно разыскать Патрицию и сделать все возможное, чтобы приготовиться встретить опасность…
Стаффорд не заметил, к счастью, того, что в возбуждении я назвал мисс Патрицию Стаффорд, то бишь Вилкинс — тем уменьшительным именем, которым называл ее уже давно в своих отчаянно-смелых мечтах. Он поглядел на меня, как смотрят на сумасшедших:
— Теперь я узнаю вас, э-э… молодой человек!.. Сперва не помнил, а теперь помню… У вас всегда была слабая голова; вы никогда не могли решить ни одной задачи по космографии.
— К черту космографию, профессор! Вы уверены, что в ваших вычислениях нет ошибки? И что нет никакого выхода и спасенья, что нельзя ничего предпринять?
Стаффорд пожал печами:
— Что может предпринять гусеница, лежащая на рельсе, против колес надвигающегося паровоза…
— Сползти с рельсы, — быстро ответил я.
— Но мы не можем, э-э… сместить орбиту Земли, не правда ли?..
— Когда же это случится, наконец? — прохрипел я, чувствуя, что лоб мой покрывается холодным потом.
— Точно я, э-э… затрудняюсь ответить… Э-э… не могу. Угловую скорость в таких условиях определить очень трудно. Во всяком случае, нам с вами остается прожить от 1800 до 1900 часов… Это достаточно; за это время я успею определить…
Мне нестерпимо захотелось высказаться в свою очередь на тему о слабости головы, но я удержался и спросил только:
— Это около двух с половиной месяцев; почему вы не разрешаете мне опубликовать ваше открытие, чтобы мир мог приготовиться к ожидающей его участи?
— Это э-э… лишнее… У людей слабые головы. Чем позже они узнают об этом — тем меньше натворят безобразий. Кроме того, есть еще один маленький шанс…
— Ага!.. — сказал я. — Значит, ваши расчеты не непогрешимы!..
— Мои расчеты, э-э… молодой человек, абсолютно непогрешимы… Но есть одна тысячная шанса за то, что Юпитер, этот «Ловец комет», как его называют, сможет немного отклонить полет «Патриции». Он будет проходить вблизи в тот момент, когда «Патриция» будет пересекать его орбиту. Весь вопрос упирается в недостаточно определенную угловую скорость «Патриции»… Если она окажется не свыше определенного мною предела — Юпитер собьет ее с пути. Но на это, э-э… нет почти надежды. Я уверен, что скорость окажется слишком большой и парализует влияние Юпитера. Кроме того, даже в этом, лучшем случае — уцелеет Земля, как планета, ибо непосредственное столкновение не произойдет, но все живое на ней погибнет, вне всякого сомнения, в чрезвычайно высокой температуре, которая разовьется…
— Но от этого все-таки можно рассчитывать спастись под землей, под водой… Вы не смеете ни на секунду задерживать опубликование…
— Молодой человек, э-э… вода всех земных океанов обратится в пар в какую-то долю секунды. В следующую долю секунды весь покров земной атмосферы, содержащий, как вам, вероятно, небезызвестно, необходимый для жизни кислород — исчезнет, как сорванное ветром покрывало.
— Итак, спасенья нет?
— Абсолютно никакого.
— Последний вопрос, профессор: почему до сих пор никто из астрономов не заметил еще вашей кометы? Не вы же один…